|
Выполненные и текущие
проекты В.С. Бойко Азиатская Россия - историко-географический топоним, обозначающий гигантскую часть российской территории от Урала и до Тихого океана, то есть Сибирь и Дальний Восток. Своими южными рубежами она интерферируется с Большой Центральной и Восточной Азией, что выражается в сложных межгосударственных взаимодействиях, в том числе миграционного характера. Дальний Восток и Сибирь составляют в геополитическом и ресурсном отношениях основную государствообразующую часть РФ как евразийской державы. Однако ключевые социально-демографические составляющие этих территорий находятся в вопиющем противоречии с их указанным статусом, и данная диспропорция порождает серьезные проблемы в сфере экономической и военной безопасности, препятствует ритмичному развитию сибирского (северо- и центральноазиатского), а также дальневосточного анклавов России. С остановкой/замораживанием крупных хозяйственных проектов на этой территории существенно замедлились межрегиональные и внутрирегиональные миграции. Наличный демографический потенциал Дальнего Востока и Сибири вряд ли позволит эффективно решать проблемы поступательного развития этого макрорегиона в ХХI веке, что ставит на повестку дня задачу управления миграционными процессами как одним из важнейших механизмов создания наиболее благоприятной социально-демографической и экономической модели Азиатской России. Основная задача данного доклада - предварительный анализ основных миграционных процессов в пределах нынешней Азиатской России, главным образом - Западной Сибири, в свете исторического опыта и вызовов XXI в. Положения доклада базируются на собственных (в том числе - полевых) исследованиях автора по истории китайской иммиграции и современным диаспорам Сибири1 , других аналитических материалах этно-демографического и социологического характера2, статистических и новостных данных. Главными агентами политики в этом направлении остаются Федеральная миграционная служба России и целый ряд взаимодействующих с нею ведомств, причем следует отметить возрастание роли региональных и местных отделений ФМС и освоение ими целого, принципиально нового для них, арсенала менеджерских, финансово-инвестиционных и прочих форм работы, включая прямое сотрудничество с международными и неправительственными организациями гуманитарного и социально-правового профиля. Характерно, что именно местные органы власти и почти стихийно зарождающиеся на базе отделов труда миграционные структуры еще в начале 1990-х гг., то есть до принятия соответствующих общегосударственных актов, инициировали правотворческую работу по регулированию стихийно нарастающих миграционных процессов (пример - Алтайский край). Ныне разветвленная сеть филиалов ФМС, действующих на территории ДВС в тесном контакте с органами внутренних дел, ФСБ, а в приграничье - и с ФПС - в принципе удерживает под контролем все виды миграции и иммиграции. Как свидетельствуют данные по Западной Сибири, миграционные процессы в этом регионе до сих пор не привлекли серьезного внимания зарубежных и международных профильных организаций, в том числе НГО (вероятно, в силу преимущественно внутреннего характера миграционных потоков), хотя некоторые зарубежные аналитические центры все же проводят мониторинг перемещений, нередко - с помощью сотрудников местных структур ФМС и сибирских социологов. Одной из главных сегодняшних социальных характеристик ДВС является весьма низкий уровень и темпы вынужденной и других видов внутренней миграции, как межрегиональной, так и внутриареальной. Например, в Западной Сибири замедлились даже миграционные обмены между городом и деревней/региональными метрополисами и их периферией, включая почти неизбежный ранее выезд молодежи в крупные города. Социально-экономическая ситуация столь тяжела, что власти, не без помощи предпринимателей от сферы образования, спешно создают филиалы региональных и даже столичных учебных заведений, которые в ряде случаев оказываются лишь откровенными паллиативами известных вузов. Внешняя миграция и иммиграция Миграция сибиряков за рубеж происходит в пределах средних общероссийских тенденций и показателей, хотя, в силу специфики исходной этнической структуры региона, более заметен отток немцев (из Алтайского края, Омской области), а их места заполняются соплеменниками из бывших республик советской Средней Азии, хотя и для них Сибирь становиться временным пунктом пребывания. Зримым элементом сибирского этно-социального ландшафта стало малочисленное, но устойчивое азиатское бродяжничество (горные таджики и пр., обычно отождествляемые с цыганами). Несколько увеличилась численность мигрантов из Кавказа, в том числе этнических кавказцев. Довольно стабильна по основным параметрам группа легитимных/полулегитимных иностранцев - по преимуществу это студенты сибирских вузов: сирийцы, пакистанцы, индийцы и др. Фактически, несмотря на расширение экономических, учебно-образовательных и культурных связей, лишь незначительно возросло западное присутствие в Сибири. Внешне "спокойные" статистические показатели не отражают, однако, возрастания напряженности, связанной с масштабными перемещениями людей, особенно внешней миграцией и иностранным присутствием в Сибири: по данным соответствующих органов, возросла активность иностранных разведок в Азиатской России, в миграционные потоки настойчиво "встраивается" наркобизнес и другие виды транснациональных криминальных промыслов. В этом смысле "горячей точкой" становится Алтай, особенно социально неблагополучные города и поселки приграничной зоны (Рубцовск и др.), так как эта российская окраина оказалась с некоторых пор государственной границей с Казахстаном и находится под угрозой превращения в наркотические "ворота" России. Китайская иммиграция: Исторически китайская иммиграция в Сибирь выступала неравномерным и вполне контролируемым процессом, который на протяжении почти полутора столетий играл в целом положительную роль. В силу ряда обстоятельств почти каждый ее виток начинался заново, и каждый раз этот процесс имел незначительные социально-демографические последствия (антропологическое "растворение" и устойчивая русификация потомства, сознательная формально-правовая ассимиляция китайских мигрантов и т.п.). Среди населения российского дальневосточного и сибирского фронтира сохранялось достаточно сильное предубеждение, не всегда афишируемое, против иностранцев, в том числе китайцев, хотя в целом оно проявляло лояльность и толерантность к добровольно ассимилирующимся или "неагрессивным" инонациональным элементам. Сегодня у самих русских в Сибири довольно распространены миграционные настроения, правда, не всегда переходящие в реальные действия (боязнь потерять связь с родственниками, тревога за родителей и т.п.), но сохраняется весьма настороженное отношение к "чужакам", особенно иностранцам из дальнего зарубежья (в том числе и Китая). Значительная часть населения еще не готова принять их как постоянный элемент местного этно-социального и культурного ландшафта, и отводит иностранцам лишь определенные, как правило, временные роли, хотя на не исключает более глубокой интеграции "чужаков" на индивидуальной и микрогрупповой основе. Собственно, примерно таким же был и фон взаимоотношений инонациональных мигрантов и местных и в предыдущие периоды, - например, несколько тысяч китайцев смогли "врасти" в западносибирскую почву в 1920-е 1930-е гг. главным образом потому, что они заполнили свободную демографическую нишу (мужские потери коренного населения в результате первой мировой и гражданской войн), проявляя при этом готовность к добровольной, по крайней мере внешней, ассимиляции (принятие русской патрономики для совместного потомства и даже для самих себя и т.п.). Наличие кланово-земляческих структур позволило также китайским иммигрантам воспринять некоторые производственные формы межвоенного периода (артели, коммуны), хотя по своим фактическим механизмам функционирования они оставались социально и этнически замкнутым звеном местной хозяйственной жизни. В дальнейшем в ходе репрессий и чисток 1930-х гг. произошло фактическое искоренение сибирской китайской диаспоры, - этот феномен перестал существовать даже в своих остаточных проявлениях и формах (генеалогически, психологически и др.). Что касается нынешнего положения, то даже у среднеобразованной части сибиряков есть достаточно четкое представление, кто был и сохраняется как абориген (например, алтайцы в Южной Сибири), кто составляет социально-исторически равное, по преимуществу славянское, большинство, кто - "положительный" колонист (немцы и некоторые другие, малочисленные западные этнические группы, азиаты - старожилы или давние исторические соседи, вроде казахов). Китайцы в этом смысле - "чужаки": несмотря на то, что малообеспеченное население уже многие годы удовлетворяет свой спрос на товары широкого потребления китайского производства, низкое качество той их части, которые поступали на российский массовый рынок, отнюдь не способствовало укреплению доверия к китайцам, что в некотором смысле даже дезориентирует российского потребителя, незнакомого с фактами победного шествия китайских товаров по мировому, в том числе элитарному, рыночному пространству. Проблема заключается и в том, что наиболее амбициозная и предприимчивая часть китайцев/китайской молодежи предпочитает мигрировать на Запад, да и к тому же в наиболее престижные и перспективные страны, регионы, университеты, оставляя Россию для менее удачливых и способных соотечественников. Специфику в российско-китайские миграционные, да и не только миграционные связи обещает принести фактор Синьцзяна. В последние годы резко расширились связи Сибири, и особенно Западных ее областей, прежде всего Алтайского края, с СУАР. Китайские власти, будучи осведомлены об успешном историческом опыте подобного взаимодействия, благожелательно, но и особым вниманием ведут дела в этом направлении, хотя особый статус СУАР и многочисленные проблемы этно-политического свойства замедляют и бюрократизируют межрегиональные контакты, особенно обмены людьми. Китайская сторона не просто строго дозирует отправку китайцев из СУАР в Сибирь, но фактически не допускает такую практику в отношении неханьского населения, ограничивая его представительство лишь включением отдельных неханьцев в состав делегаций и т.п. Сами же представители мусульманского большинства СУАР всячески стремятся задействовать российский фактор в свою пользу, не пренебрегая и интригами, жалобами в адрес китайцев, претендуя при этом на особое к себе отношение и резервирование позиции тайных союзников перед лицом "китайской опасности". Однако до сих пор им не удалось создать в Сибири даже некое виртуальное подобие "баз" поддержки, какие они имеют в некоторых центрально-азиатских государствах, прежде всего Казахстане. Между тем, сами китайцы весьма активно пытаются использовать человеческие и иные обмены для сбора важной информации и создания хотя бы первичной сети ее аккумуляции и наблюдения. В целом же "китайскую угрозу", по всяком случае, в западно-сибирском направлении, следует признать преувеличенной, не имеющей сколько-нибудь солидной исторической, эконом-демографической и иной основы. Более того, в Западной Сибири есть еще немалые резервы для привлечения и развития китайского (в том числе совместного российско-китайского) бизнеса и активного расширения культурно-образовательныз связей, в том числе российского "проникновения" в Китай, прежде всего в Синьцзян. В последнее время для этого сложились и новые учебно-научные предпосылки: в ряде алтайских вузов открылись кафедры с китаеведческой специализацией и научно-образовательные центры более широкого, центрально-азиатского профиля, способные ускорить в какой-то мере многосторонние межрегиональные российско-китайские связи, в том числе и миграционные обмены. Центрально-азиатская иммиграция Общее отношение к среднеазиатам остается в Сибири весьма взвешенным, нейтральным, иногда переходящим в холодное. Это относится как к "челнокам", так и новопоселенцам: разочарование, обида (само сибирское и дальневосточное население не в меньшей степени испытывало многолетнее пренебрежение и внутренний "империализм" центра), недоверие (образ ленивого и коварного бывшего согражданина, пожавшего плоды патронажа центра ("по заветам Ленина"), и затем покинувшего общее государственное пространство с громкими и неуместными обвинениями в "империализме" в адрес всех без разбору русских, - вот далеко не полный набор типовых реакций на образ азиата (центральноазиата). Хотя в нынешнем российском обществе существуют заметные социально-демографические диспропорции (социальная напряженность, снижение уровня жизни и локальные военные конфликты на рубежах России лишь усиливают их), даже плановые перемещения населения не способны сколько-нибудь существенно повлиять на социальную структуру ДВС. Но общественное мнение становится все более толерантным к перспективе дальнейшего расширения межэтнических взаимодействий, в том числе за счет брачности с иностранцами - выходцами из сопредельных стран Востока и дальнего азиатского зарубежья. Даже социально и юридически наименее защищенные инонациональные иммигрантские группы азиатского происхождения (афганцы, курды) постепенно интегрируются в российский социум, который, особенно в своей женской части, значительно смягчил свои претензии и ожидания в отношении браков с иностранцами. Этот сдвиг происходил на фоне растущего разочарования в западной (европейской и североамериканской) маскулинности и даже предприимчивости, обернувшейся весьма распространенным на Западе голым прагматизмом, психологической и ментальной чужеродностью западных партнеров. Впервые в последние годы на демографическом небосклоне азиатского фронтира России происходил незначительный, но все же прирост женской инонациональной группы азиатского происхождения. В ряде городов это выразилось в моде на кореянок - временных и даже постоянных партнерш. Причина - комфортный поведенческий тип и некоторые психо-физиологические особенности женщин-иммигранток из Восточной Азии. Нынешнее нелегкое международное и внутреннее положение Российской Федерации выдвигают ей особые вызовы, и адекватный ответ на них возможен лишь за счет мобилизации всех природных и человеческих ресурсов. Существенную, возможно, определяющую роль в этом может сыграть Азиатская Россия - Дальний Восток и Сибирь. В сценариях экономического, социального и военно-стратегического действия в пределах этого макрорегиона принципиальное место могут и должны занять контролируемые и управляемые процессы миграции/иммиграции: на смену традиционному оргнабору советских времен должны прийти грамотные средне- и маломасштабные целевые перемещения квалифицированных и иных социально/профессионально перспективных групп населения, возможны также прием и использование иностранной рабочей силы, в том числе азиатского происхождения (среднеазиаты представляются в этом отношении как одна из наименее перспективных инонациональных групп, тем более, что серьезные позиции в Центральной Азии уже заняли ведущие западные государств, которые используют для этого гигантские средства и разветвленную систему кадровых, финансовых и иных льгот. Однако под видом иммиграции в Сибирь устремился преступный мир, широко и легко использующий услуги обездоленных центрально-азиатов, - такая мимикрия не оставляет особых надежд на "здоровую" иммиграцию в Россию из этого региона. Введение в практическую политику российского центра и региональных органов власти различных форм организованной миграции и иммиграции позволит не только обрести новый опыт, но и поставить, в более широком экономическом, правовом и ином плане проблему перспективной внешней миграции из самой России, прежде всего ее возвратных форм (получение новой или повышение прежней квалификации, приток иностранной валюты в виде сначала небольших, а по мере стабилизации экономической ситуации и создания системы особых льгот, возрастающих переводов). Немаловажным видится в этом плане и процесс создания некой новой международной кадровой инфраструктуры (хотя бы начальная "русификация" международной и вообще зарубежной банковской и других хозяйственно-экономических систем, то есть обогащение их элементами близкой россиянам и по ряду моментов универсально полезной ментальности, создание корпуса кадров, способных понять нюансы российской экономики и общественной жизни, то есть, широко говоря, способного гармонизировать извне отношения России и остального мира. Этот процесс, несомненно, также будет иметь признаки возвратности. Что касается иммиграции в Россию, то давно назрела необходимость разработать всю горизонталь и вертикаль миграционного и иммиграционного национального законодательства, - до сих пор оно в основном сохраняет декларативный характер и выглядит преимущественно как реакция на требования влиятельных международных организаций и кругов гуманизировать российское внутреннее законодательство. Одной из причин невнятности/недоговоренности такого рода до сих пор является наличие гигантской русскоязычной диаспоры, значительная часть которой хотела бы вернуться на историческую родину. Отсутствие средств на этот непосильный проект затормозило и развитие вторичных разделов миграционного законодательства, а также вторичных видов миграции и иммиграции. В этом смысле перспективным представляется соответствующий мировой опыт государственного квотирования иммиграции и создание разветвленной и гибкой системы иммиграционных преференций/приоритетов по признаку экономической и иной полезности для принимающей страны, то есть для самой России, и активизация соответствующих направлений законотворческой парламентской деятельности (создание комитетов/подкомитетов соответствующего профиля), изучение и введение в практику ФМС и родственных структур мирового и собственного нового опыта. Был бы также полезен и опыт создания и осуществления отдельных миграционных программ, в том числе и политического свойства (в США уже полвека действует так называемая Амеразийская программа, по которой вьетнамцам и другим восточноазиатам - бывшим союзникам США - предоставляются многочисленные иммиграционные льготы, вплоть до получения американского гражданства даже спустя многие годы после соответствующих событий). Такие программы возможны и в условиях России, причем не обязательно они должны быть высокорасходными, - иногда будет достаточно лишь комплекса организационно-правовых мер (например, предоставление на упрощенных, то есть не сопровождающихся серьезной материальной поддержкой, условиях видов на жительство десяткам тысяч афганских беженцев и иммигрантов, многие из которых не имеют определенного статуса в течение 10 и более лет). Формально такие меры могут выглядеть как отступление от некоторых основополагающих принципов международного гуманитарного и миграционного права, но в реальности они могут стать серьезным шагом по пути решения целого ряда застарелых миграционных проблем социального, экономического и морально-правового характера, во весь рост вставших перед СССР, а затем суверенной Россией на исходе ХХ века.
|