|
Выполненные и текущие проекты В.С. Бойко
В ряду наиболее актуальных проблем российско-китайских отношений важное место занимают трансграничные миграционные связи России и Китая: их давность и масштабы обусловлены уже самим сопредельным положением этих двух государств, а также объективными хозяйственно-экономическими факторами. В ряде эпизодов определенное влияние на их характер, направленность и алгоритм оказывала социально-политическая ситуация по обе стороны российско-китайской границы. Исторически сложилось так, что основной формулой миграционного взаимодействия России/СССР и Китая стало китайское присутствие в обширных районах российского Дальнего Востока и Сибири. Особенности этого присутствия, его социально-демографическая структура и другие параметры, а также возможные последствия требуют углубленного анализа. Элементом такого анализа могут стать и экскурсы в историю китайской иммиграции в Россию. Следует отметить, что эта проблематика до сих пор не получила должного внимания со стороны отечественных и зарубежных исследователей, прежде всего по причинам ее деликатности и малодоступности источников1 . В данном сообщении на основе материалов сибирских архивов предпринята попытка социального и, в меньшей степени, политического, "среза" ряда китайских общин Западной Сибири, городских и сельских, в том виде, в каком они сложились и существовали на протяжении 1920-х - 1930-х гг. В конце XIX - начале XX вв. на территории Сибири находилось немногим более 40 тыс. китайцев, причем лишь очень малая их часть - на западе и юге этого гигантского региона. Ситуация заметно изменилась за годы первой мировой войны и последующий период 1920-х - 1930-х гг.: к крошечным китайским "островкам", разбросанным по крупным городам Западной Сибири, прибавились сотни, а затем тысячи рабочих-контрактников военного времени, отходников и др. Значительная их часть была целиком поглощена проблемами собственного выживания, другая прямо вовлекалась во внутрироссийское военно-политическое противостояние, вызванное октябрьскими событиями 1917 г. и глубоким кризисом в стране. Китайцы, в большинстве своем выходцы из низших социальных слоев, добровольно вступали в интернациональтные части 3-й и 5-й красных армий Восточного фронта и показали себя необычайно смелыми солддатами, чем снискали ненависть противника. Известны зверские расправы колчаковцев над пленными китайскими красноармейцами: зимой 1918 г. на станции Тюмень 200 человек были раздеты донага и этапированы в отдаленный лагерь, - в живых осталось лишь 40...2 Китайские подразделения входили и в состав гарнизонов ряда западносибирских городов: так, в 1920 г. в Омске находился китайский батальон под командованием Гао-Хай-Фына,3 его соотечественники случили в Омской ЧК. Наличие значительного числа китайских мигрантов на территории России заставило российские власти и лидеров китайской общины решать эту проблему на общегосударственном уровне: еще в 1917 г. был создан Союз китайских граждан в России под руководством Лю Цзе-жуна. Он задумывался как временная структура, призванная обеспечить эвакуацию основной части китайцев на родину. Однако эвакуация затянулась, и новое руководство России решило перепрофилировать Союз, а именно, - превратить его в механизм контроля и большевизации десятков тысяч китайских мигрантов, могущих составить солидную базу революции на Востоке. С этой целью по мере восстановления советской власти представители НКИД РСФСР создавали отделения Союза китайских рабочих (новое название организации) в районах скопления китайцев. Так, в Омске устав такого союза был зарегистрирован Сибирской миссией НКИД уже 12 декабря 1919 г. (руководитель - Тын Вин-фун), а в 1920 г. подобные организации существовали в Новониколаевске (пред. - Ин Юй-цуан), Томске (пред. - Ван-Син-юан) и ряде других сибирских городов. Планировалось создать такой же союз в Семипалатинске, с членством в нем китайских граждан Барнаула и Бийска.4 20 апреля 1920 г. в Омске состоялся съезд представителей китайских рабочих союзов, на котором был избран ЦИК Союза китайских рабочих в Сибири. Главными целями этой организации провозглашались "сплочение, зашита и оказание помощи китайским рабочим, поддержка их законных прав и интересов в Советской России", содействие в нравственном и культурном развитии. В уставе союза особо подчеркивался его классовый характер: он был открыт лишь для рабочих и учащихся.5 Непосредственное, главным образом политическое, руководство китайской массой в Сибири осуществляла специальная секция восточных народов (ее китайский отдел), созданная летом 1920 г. при Сиббюро ЦК РКПб, также располагавшемся в тот момент в Омске. Секция стремилась поставить национальные рабочие союзы под строгий контроль и ответственность местных, национальных же, коммунистических ячеек, полагая, что "в эти союзы часто проникают спекулянтские элементы под видом рабочих ... Это следует в особенности сказать относительно китайцев".6 Но большевизация последних проходила с трудом: так, из 450 лиц этой национальности, проживавших в 1920 г. в Омске, лишь 33 были сочувствующими РКПб. Зимой 1921 г. представителем Центрального бюро китайских коммунистов Лин Чан-ли была предпринята попытка создать китайскую секцию при Омском губкоме РКПб (соответствующая секция Сиббюро была переведена к этому времени в Иркутск), но даже усиленная агитация позволила привлечь лишь 20 человек, и коммунистическая ячейка была сохранена на некоторое время при китайском рабочем союзе. Ее председателем был Ван Цжун-и, а наиболее видной фигурой - Ван Цзо-бин, председатель ЦИК Союза китайских рабочих в Сибири, член РКПб с 1919 г. Довольно скоро, к лету 1922 г., большая часть китайских коммунистов выехала за пределы Омска и даже Сибири. К началу 1920-х гг. довольно устойчивые, хотя и немногочисленные, китайские колонии сформировались во многих городах и других населенных пунктах Западной Сибири. Так, на Алтае и прилегающих к нему районах группы китайцев чмсленностью от 20 до 100 человек проживали в Рубцовске, Славгороде, Бийске, Барнауле.7 Путь китайцев в Западную Сибирь был весьма непрост: многие были первоначально законтрактованы царским правительством для выполнения тяжелых военно-оборонительных работ в 1914 - 1917 гг. в европейской России, другие завербованы различными фирмами на крупные строительные, прежде всего железнодорожные проекты (Мурманская ж/д, Транссибирская магистраль и ее отдельные "ветки": Кулундинская и др.), кое-кто подавался на шахты, лесозаготовки, каменоломни и т.п. Лишь очень немногие начинали с челночной приграничной торговли, были и контрабандисты. Меньше всего проблем было с переходом границы, - в тот период она почти не охранялась, затем китайцы легализовывались в "своих" консульствах в Иркутске, Семипалатинске. По мере накопления китайцами опыта пребывания в России Западная Сибирь, и особенно такие крупные города региона, как Новосибирск и Барнаул, приобретали в их кругах репутацию места, где можно прожить, занимаясь "узелочной"8(лоточной) торговлей, бытовым обслуживанием местного населения (прачечные, фотоуслуги), кустарным трудом и т.д. Существенный прирост китайской (внешней и уже внутрироссийской) иммиграции в Западную Сибирь произошел в связи с проведением в России новой экономической политики (НЭПа). Китайцы одними из первых и весьма активно попытались воспользоваться относительной либерализацией экономического режима страны пребывания: они открывали галантерейные лавки, мастерские различного профиля, но вскоре, задохнувшись от налогового бремени, в массе своей вернулись к индивидуальной трудовой деятельности, либо были вынуждены на равных претендовать на рабочие места местного рынка труда. Так, в Барнауле они, помимо мелкооптовой и розничной торговли, занимались сапожным, зеркальным ремеслом, были бродячими фотографами, пополняли кадры предприятий-новостроек - меланжевого комбината и др. И, если в экономическом пространстве азиатского фронтира России китайцы испытывали определенные трудности, даже дискриминацию, явную или скрытую, то без особых проблем они интегрировались в местный социум демографически. Будучи по преимуществу однополой (мужской) иммигрантской группой, они, однако, не имели в Сибири матримониальных проблем: доступные документы фиксируют их прогрессирующую брачность с российскими партнершами (как вдовами первой мировой и гражданской войн, так и молодыми девушками). Дефицит местных мужчин, как следствие указанных обстоятельств, взаимная религиозно-психологическая и культурная толерантность китайцев и их партнерш, традиционное китайское чадолюбие даже по отношению к приемным детям, имидж работящего и в целом "положительного" человека позволили им адаптироваться в принимающем обществе, найти некую свою нишу.9 Следует отметить, что в течение первого десятилетия своего существования, то есть в период 1920-х гг., китайские общины были почти исключительно городским феноменом Западной Сибири. География их происхождения была исключительно широка: Пекин, провинции Хубэй, реже - Чжили, Синьцзян, но бесспорное первенство принадлежало выходцам из Шаньдуна, особенно г.Чифу. Самый точный адрес, который удалось восстановить - село Си-ю уезда Е-хян в Шаньдуне. Очевидно, по этому признаку можно предположить значимость земляческих и кровно-родственных связей для концентрации китайского иммигрантского элемента на западе Сибири.В дальнейшем стартовая структура китайского исхода в Сибирь изменилась под воздействием внутрикитайских и международных обстоятельств: поражения китайской революции 1925-27 гг., японской агрессии и др., за счет притока мигрантов (в том числе беженцев) из Маньчжурии и других наименее благополучных районов Китая. Однако к середине и особенно к концу 1920-х гг. изменилась ситуация и в самом СССР: по нисходящей развивались свободно-рыночные отношения, ужесточался политический режим. Помимо обычных процедур регулярной перерегистрации многие китайцы, сохранявшие свое государственное подданство, подвергались административным и даже уголовным наказаниям (за нарушение визового режима, подделку документов и т.п.). Как следствие, активизировался процесс принятия китайскими иммигрантами советского гражданства: по переписи 1926 г. таковых в Сибири насчитывалось свыше 1400 человек, хотя число сохранивших национальный паспорт было в полтора раза выше. Еще в сентябре 1924 г. советским партийным и государственным органам было дано тайное указание не поддерживать союзы китайских рабочих, за их "враждебность к Советской власти и пролетарской революции", "национализм", а "китайцев вовлекать в наши нормальные профсоюзы по производственному принципу".10 Но, начав процесс ликвидации китайских рабочих союзов, советское государство должно было взять на себя и часть их функций социального характера. Пример тому - распоряжение Сибкрайкома ВКПб от 1 сентября 1928 г. крайотделу труда провести обследование условий труда китайцев, занятых по найму в кустарных предприятиях и одиночек-кустарей, и оказать поддержку этой категории работников.11 Демонтаж НЭПа и общее ухудшение экономической ситуации в СССР в конце 1920-х гг., нарастание административно-командных тенденций в политической жизни, наконец, советско-китайский конфликт 1929 г. на КВЖД поставили китайскую общину в затруднительное положение. Оно усугублялось и притоком новых иммигрантов - следствием нестабильности обстановки в самом Китае (переворот Чан Кайши и продолжение вялотекущей гражданской войны в конце 1920-х - 1930-е гг.). В конце 1920-х гг. в СССР прошла первая крупная волна арестов и судебных процессов, которая непосредственно коснулась и китайцев. Так, в Барнауле в сентябре 1929 г. была арестована группа из 8 человек, обвиняемых в шпионаже, а также в совершении других преступлений (контрабанда валютой и драгметаллами и др.). Уликами для таких серьезных обвинений послужило наличие у обвиняемых серебряных монет, "подозрительных" записей и личной переписки с соотечественниками в Сибири и Китае и т.п. Все они, в том числе и наиболее яркий представитель китайской общины Барнаула Ван-Лин-Тин,12 - были тогда приговорены к сравнительно небольшим срокам тюремного заключения, но окончательная расправа настигла их спустя 10 лет в ходе репрессий конца 1930-х гг. Некоторые китайские общины возникли в Сибирском крае в 1930-е гг., и при весьма специфических обстоятельствах. Так, группа китайцев организовала под Новосибирском коммуну им.Сунь Ятсена по производству овощей. Местные органы квалифицировали ее как частное предприятие и своей налоговой политикой способствовали ее ликвидации. Бывшие коммунары попытались восстановить свое детище в 1936 г. в форме артели "Труд Китая" в поселке Тальменка близ Барнаула, - как признавался значительно позднее бывший поселковый голова, "артель эта действовала успешно, доход у нее был хороший. У них можно было достать дефицитную в то время водку, пиво". Но и этот проект оказался недолговечным, хотя по другим причинам, - лишь немногие его участники пережили этно-политические чистки, уже разворачивавшиеся тогда в стране. Примерно по такой же модели возникали и разваливались китайские артели в Славгороде, Ключах, Завьялово, то есть преимущественно в сельской местности, где имелось необходимое сырье (как правило, китайцы создавали предприятия общественного питания, производили пищевую продукцию и фруктовые напитки, иногда - мороженое). Сюда устремлялся самостоятельно или административно высылался такой контингент, как массовые нарушители визового режима, интернированные солдаты армии марионеточного государства Маньчжоу-го и т.п. Община/поселение такого типа была ненадолго создана, например, в с.Усть-Курья Хабарского района Алтайского края. Обвинения китайцев в политической неблагонадежности и в совершении преступлений, чаще всего мнимых, имели под собой некоторую почву: будучи, в известной степени, внешними наблюдателями, способными достаточно объективно взглянуть на советский социалистический эксперимент, закаленные в жизненных передрягах и отнюдь не пугливые иммигранты этой этнической группы не всегда скрывали свое критическое отношение к дефициту продуктов и промышленных товаров, их качеству и дороговизне, бюрократическим поборам вроде добровольно-принудительной подписки на государственнвые займы, хотя и сами в сложившейся ситуации отнюдь не выступали социальным эталоном. Будучи несколько дистанцированными от тогдашней системы политической индоктринации и советской системы в целом , они, вместе с тем, довольно легко принимали некоторые ее внешние формы (коммуны, артели и т.п.), фактически регулируя их своими национальными и конфессиональными традиционными нормами и обычаями. Мимикрируя ассимиляцию, а иногда и добровольно подвергаясь ей, китайская община Западной Сибири, весьма дисперсная по районам происхождения и расселения, характеру иных социальных связей, - стремительно маргинализировалась под воздействием целого ряда факторов, - к уже перечисленным следует добавить и фактическую невозможность ре-эмиграции в гоминьдановский Китай. Степень ее интегрированности с принимающим социумом на микро- (семья) и групповом уровнях (производственная, соседская ячейка), достигнутая к концу 1930-х гг., оказалась недостаточной для самосохранения и выживания в условиях массовых репрессий в СССР, цепи международных кризисов и войн. Вследствие этих катаклизмов она практически исчезла с этнической карты России и Сибири как значимый социо-демографический и культурный феномен, - даже многочисленное потомство китайских иммигрантов первых волн было в последующем значительно растворено в документально-бюрократической казуистике позднесталинской и пост-сталинской системы и многонациональной пестроте Сибирского края. В этом смысле начальная история и основные черты западно-сибирской части китайской диаспоры разительно отличаются от характеристик ее восточно-азиатских, американских и многих иных аналогов13 , а ее дальнейшее углубленное изучение призвано решить ряд важных проблем морального, собственно научного и прикладного характера, касающихся прошлого, настоящего и будущего российско-китайских межгосударственных и межрегиональных отношений, в интересах дальнейшего сотрудничества двух великих народов России и Китая.
|