Афганская проблематика центрально-азиатских исследований уже многие годы сводится к ситуационному анализу военно-политического положения в этой стране, а ее основная формула редко выходит за пределы построений типа ⌠гражданская война■, ⌠этнический/этно-политический конфликт■ и т.п. Между тем, даже в условиях затяжного и ожесточенного военно-политического противостояния в Афганистане существовали и существуют формы и квази-формы социальной жизни, фиксирующие и степень этого противостояния, и потенциал, а также амбиции различных общественных групп. В преддверии ХХ века основной доминирующей силой, претендующей на руководство афганским государством, оказались талибы (движение талибан; талиб √ от арабского толлаб √ ученик, изучающий веру), в большинстве своем √ афганская (пуштунская) молодежь, выросшая в лагерях беженцев, расположенных в пограничной, Северо-Западной провинции Пакистана, и получившая ортодоксальное религиозное образование а пакистанских школах-медресе. Эта, фактически новая на афганской и региональной социально-политической авансцене, группа/движение/власть имеет немало противников и сторонников, - последних можно найти даже среди весьма респектабельной западной публики, не говоря уже об афганцах. Разумеется, больше (хотя и не безусловно) симпатизируют талибам пуштуны, в том числе и представители афганской (пуштунской) диаспоры. Есть такие и в афганской общине Алтая, насчитывающей несколько сотен человек: даже получив традиционное советское образование и прожив многие годы за пределами родины, они каким-то непостижимым образом сохранили собственно свои, традиционные же, приверженности, и вполне одобряют генеральную линию новых правителей Афганистана, внедряющих весьма архаичные формы и нормы общественной жизни. В данной статье предпринята попытка обзора и краткого анализа поведения талибов на протяжении нескольких последних лет ХХ в., главным образом, с того момента, когда они стали безусловно рассматривать себя в качестве общегосударственной власти, а собственные действия преподносить как политику в интересах большинства народов, населяющих Афганистан. Контуры этой политики и самих властных структур еще недостаточно ясны и аналитически фиксируемы, но их фактический ряд, воспроизводимый в данной статье по массиву региональной (западно-азиатской) прессы, электронным информационным каналам, опубликованным разработкам аналитических групп и отдельных экспертов, позволяет обозначить государственное ⌠вещество■ и ⌠поле■ Исламского Эмирата Афганистан так, как оно выглядит в преддверии XXI в. Научно-аналитическая литература по проблемам генезиса движения талибан и его превращения в ведущую военно-политическую силу Афганистана уже насчитывает несколько книг и десятки статей, в основном принадлежащих перу западных и пакистанских исследователей. Ведущие российские эксперты Ю.Ганковский, А.Давыдов, А.Умнов пока лишь обозначили эту тему, хотя, по данным автора, в профильной научной периодике на подходе несколько запоздалый вал материалов об идеологии и практике талибов, подготовленных отечественными востоковедами и международниками.1

В истории движения талибан в Афганистане уже набирается немало вех: октябрь-ноябрь 1994 г. (первые военные успехи и захват Кандагара), сентябрь 1995 (переход, впервые, Герата под прямой контроль пуштунов), сентябрь 1996 г. (овладение Кабулом). Но осень 1997 г. можно считать, по крайней мере формально, неким водоразделом: тогда, в октябре, на полуторатысячном собрании религиозных авторитетов было провозглашено создание Исламского Эмирата Афганистан. Хотя новый политический топоним на момент упомянутого события не относился ко всей территории страны (в ООН ее представлял режим Б.Раббани, удерживавший часть афганского севера), он отразил некую новую реальность, которая обладала целым рядом внешних и содержательных атрибутов государственной власти.

Вхождение талибов во власть произошло в рекордно короткие сроки: впервые появившись на афганской авансцене летом 1994 г. в качестве группы добровольных блюстителей порядка на трассе Кандагар - Чаман, они неожиданно даже для себя овладели в ноябре того же года ключевым центром южного Афганистана - Кандагаром, а через два года успешных боев с политически неустойчивым режимом Б.Раббани захватили афганскую столицу. Все это время боевое ядро талибов составляла военизированная группировка афганской (пуштунской) молодежи - учащихся и выпускников религиозных медресе СЗПП Пакистана, детство которых прошло в лагерях беженцев.

Важнейшим социальным образованием, интерферирующим с движением талибан главным образом через механизмы теневого бизнеса, является пуштунская региональная мафия: с пакистанской стороны это кланы, контролирующие транспортные торговые маршруты (центры в Кветте и Чамане провинции Белуджистан), а с афганской - транспортно-опиумные группировки, "ведущие" транзитную торговлю до границ Ирана и других, сопредельных с Афганистаном государств. Когда-то именно эта мафия первой авансировала талибов для наведения приемлемого ей порядка на участке Чаман - Кандагар, - таможенные сборы с караванов, идущих из Пакистана в Афганистан, стали главным источником их дохода.2 Впоследствии наиболее предприимчивая часть самих талибов стала "врастать" в транспортный бизнес, приобретая грузовики либо вовлекая в это дело своих родственников. К 1996 г. отношения талибов с наркомафиозными группировками легализовались настолько, что те стали выплачивать "семинаристам"3 10-процентный налог закят.

Другим опосредованным эшелоном талибов в Пакистане стала многочисленная прослойка лиц, вовлеченных в механизм поставок топлива в Афганистан, - продолжение этих поставок - основа их благополучия. Этническое родство с населением и администрацией пакистанских приграничных провинций, совпадение материальных интересов социально и территориально углубили тылы движения талибан. Наконец, его моральный и кадровый потенциал существенно укрепился за счет притока пакистанской молодежи, - сокурсников афганских талибов по религиозным школам-медресе. После поражения последних под Мазари-Шерифом в мае 1997 г. лидер движения М.Омар обратился к влиятельному моулави Самиул Хаку - директору двух крупнейших пакистанских медресе в СЗПП и Карачи, с просьбой оказать помощь людьми. Желающих нашлось немало - более 10 тысяч (Х.Дуран) фанатически настроенных пакистанских фундаменталистов, разочаровавшихся в парламентской системе, получили академические отпуска для участия в новом раунде афганской войны. Фактически же приток пакистанских волонтеров к афганским талибам начался уже во второй половине 1994 - начале 1995 г. Следует подчеркнуть, что за всеми этими подвижками стояла укрепившая свои позиции фундаменталистская Джамаат улема ислам, лидер которой, Фазлур Рахман стал председателем комитета по международным делам Национальной ассамблеи Пакистана.

Хотя движение талибан считается почти исключительно пакистанской креатурой, его поддержка пакистанской стороной длительное время, формально - вплоть до официального признания нового афганского режима в 1997 г., носила негосударственный характер. Пакистанские власти стали проявлять особый интерес к талибам в связи со своими центрально-азиатскими экономическими проектами, хотя новая группировка казались им перспективной и в плане восстановления, в контролируемых пределах, пуштунского влияния в Афганистане. Основными агентами политики патронажа талибов стала пакистанская межведомственная разведка, а персонально - министр внутренних дел, отставной генерал Насрулла Бабар, - человек, многие годы близкий к семейству Бхутто и тонко разбиравшийся в пакистано-афганских дела. С его подачи в структуре министерства было создано подразделение, обеспечивающее бесперебойность торгового маршрута в Центральную Азию через Афганистан (Afghan Trade Development Cell), а Кандагар включен в собственно пакистанскую телефонную систему.4

Таким образом, многоуровневая и эшелонированная система патронажа талибов со стороны Пакистана, сложившаяся на фоне неудач афганского режима 1992-96 гг.: связи с приграничными племенами, партнерство с мафией, покровительство влиятельных религиозно-политических структур, администрации лагерей беженцев и пакистанского приграничья, наконец, обратное воздействие идеологии и практики новых афганских протеже на часть пакистанского общества, - все это создало им немалую фору перед другими претендентами на помощь и базу для результативного военно-политического действия.

Все перечисленные и еще оставшиеся за кадром генетические компоненты движения талибан показывают, что его возникновение стало результатом действия многих внешних факторов, однако и собственно афганские обстоятельства сыграли не последнюю роль. Наблюдатели и исследователи афганских событий подчеркивают наличие некоторых объективных причин воинствующего исламизма, видя в нем реакцию части мусульман на дальнейшую стратификацию мирового сообщества, экономическое и политическое давление извне.5 В Афганистане почву для исламистов крайнего толка, какими являются талибы, подготовила многолетняя гражданская война и внешнее вмешательство. "Это правда, что политика талибов жестокая, но это реальность, которую оставили им мы. Я, как и любой другой, против многого в их политике, ... но я знаю, что ни США, ни какая-либо другая страна не предложила решение проблем, которые возникали с нашей же помощью" - отмечает ведущий американский эксперт по афганским делам Б.Рубин.6 Но не только исходная катастрофическая ситуация во внутренних и внешних делах Афганистана в середине 1990-х гг. и в последующий период определила специфику политики талибов как де-факто государственной силы и власти. Этот процесс подвергался и подвергается многочисленным влияниям, включая реакцию самих подданных ИЭА, - наконец, он имеет свою собственную, труднопрогнозируемую логику.

Выступив на авансцену афганской и региональной политики как некая корпоративная общность-отряд (большинство - выпускники медресе Дар ул-Улум Хаккания в СЗПП и Джамиа Улум-ул-Исламия в Карачи, первые часто добавляют к своему имени Хаккани)7, призванная решить ряд утилитарных задач, талибы довольно быстро оказались во власти, сначала на провинциальном, а затем и на более обширных, преимущественно горизонтальных, пространствах. Отсутствие какого бы то ни было административного и политического опыта, недостаток квалифицированных кадров социального профиля, прочие суровые вызовы экономически почти виртуальной страны, наконец, наличие многочисленной, хотя и немонолитной, оппозиции в стране и мире в целом заставили их сосредоточиться на рутинных задачах наведения порядка через тотальную исламизацию соотечественников, и без того слывших правоверными мусульманами.

Начальные элементы будущей государственной (политической) системы начали складываться у талибов еще до захвата ими столицы - Кабула, - и, пожалуй, главным из них стало избрание в марте 1996 г. лидера движения талибан муллы Мухаммада Омара "предводителем правоверных" ("амир аль-муминин".8 М.Омар - пуштун-гильзай из племени хотаки, 40 с небольшим лет. Молва и пропаганда талибов исходным местом его борьбы против коррумпированных боевиков-джихади называют провинцию Кандагар (сам он уточняет - район Майванд), где он появился из своего родного Урузгана незадолго перед известными событиями конца 1970-х гг. Омар стал заметен уже в начале 1990-х в стычках с отрядом племени ачакзаи, возглавляемым Исматом Муслимом. Значительно позже, в 1995г., в деревне Шангисар, к северу от Кандагара, он подыскал себе юную Гульджану, вторую из его трех жен, так что жители этой местности знают его не только по легендам. 9 Эмир возглавил коллективный орган - Верховный совет (шура) и военный совет (шура), базирующиеся в Кандагаре. После захвата Кабула, сохранившего статус официальной столицы, там тоже была создана шура, фактически функционирующая как кабинет министров, то есть осуществляющая текущее управление той частью страны, на которой установлена власть талибов. Этот орган возглавляется муллой М.Раббани, бывшим полевым командиром, пуштуном-гильзаем из племени какар (с конца 1998 г. по причине тяжелой болезни находился в тени, но в начале 2000 г. вновь появился на политической арене, выполняя важные, в том числе внешнеполитические миссии). В течение 1998-99 гг. Кабульская шура приобрела черты весьма разветвленного кабинета министров (см. приложение), в структуре которого представлены многие отрасли управления, экономики и даже социальной сферы, но доминирующее положение занимает "министерство морали" или "религиозная полиция", ответственная за проведение в жизнь основного курса ИЭА и декретов, исходящих от М.Омара. В связи с непрекращающимися попытками руководства талибан добиться международного признания повысилась роль МИДа и лично его нового руководителя, муллы Абдул Вакиля Муттавакиля, а также подразделений, "пробивающих" внешнеэкономическую изоляцию, вынужденную - из-за продолжающейся гражданской войны, и спланированную извне (санкции ООН с 14 ноября 1999 г. и т.п.). Даже беглое изучение состава верхнего эшелона власти ИЭА подтверждает тезис Б.Рубина, что в сегодняшнем Афганистане агентами политического и военного действия являются этно-региональные коалиции, вроде той, которая сложилась у талибов.10 Собственно талибами, строго говоря, сегодня можно считать лишь рядовых участников движения, прежде всего тех, кто еще не завершил базового религиозного образования, а руководящие, даже низовые звенья ИЭА - это муллы, ахунды, моулави и т.п., хотя среди них практически нет сколько-нибудь известных религиозных авторитетов-ученых, какие в избытке имелись у предыдущих режимов. "Они сами не знают всего того, что следует знать об исламе" - резонно замечает в общем-то симпатизирующий им афганский обозреватель. 11 В руководящих органах эмирата доминируют пуштуны из трех южных провинций: Кандагара, Гельманда и Урузгана, более известные как "кандагарцы". Однако в составе Кабульской шуры есть и представители восточных областей, и даже персоязычные, 1 узбек.12 Тенденция вводить непуштунов в руководство, на губернаторские, министерские и подобные им посты прослеживается, по крайней мере, с осени 1998 г., - такие выдвиженцы наиболее полезны на севере, где проживают национальные меньшинства. Возможно, этим, или, что более вероятно, значительным вознаграждением, были привлечены перебежчики из шиитской группировки Хезбе Вахдат (Акбари и его сторонники), некоторые соратники узбекского лидера А.Дустума, - да и сами лидеры талибов не прочь улучшить хотя бы внешний фасад своего режима.

Наличие двух центров власти - шуры-правительства в Кабуле и высших, фактически законодательных, органов во главе с "амир аль-муминин" в Кандагаре порождало самые различные предположения (о противоборстве в руководстве ИЭА, о двухуровневой структуре управления чуть ли не ленинско-советского типа, далее можно вспомнить Кумские бдения Хомейни в Иране и т.д.). Но, быть может, в этом есть и некоторый резон: кроме причин исторических (Кандагар - первая столица афганцев) и этно-политических (Кабул - издавна город кабули-персоязычных, в последние годы ассоциирующийся к тому же с постоянными расколами и конфликтами), есть и гео-политические/экономические (уже многократно упоминаемый маршрут к пакистанским пунктам стратегической поддержки). Скорее всего, это временное положение, - постоянной же талибы стремятся сделать свою руководящую роль в стране, хотя в этом смысле они перестают быть талибами, проводя "талибанизацию" всех остальных. Так, отказавшись от собственного партийного строительства, вожди ИЭА лишили этого искуса и других. Партийность они рассматривают как институт, излишний в условиях свободы слова по-исламски, то есть допущения "позитивного критицизма" и инициативы снизу, адресованных наверх, даже самому "предводителю правоверных".13

Но, как оказалось, создаваемая талибами, а затем уже и иерархами ИЭА политико-административная система не свободна от изъянов и пороков: в условиях тотального дефицита и запредельно тяжелой финансово-экономической ситуации расцветает казнокрадство, взяточничество и т.п., причем среди нарушителей фигурируют далеко не последние лица режима: начальник инспекционного отдела грозной "полиции нравов", присвоивший миллионы афгани из банка с помощью поддельных документов военного ведомства, начальник отдела разведки, попавшийся на взятке в 30 млн.афгани и т.п. Высокопоставленные чиновники получили по 38 ударов розг и были на полгода помещены в тюрьму.

Пострадать могут и правдоискатели: так, студенты медицинского факультета Нангархарского университета (единственного из возобновивших занятия в этом вузе) выступили против декана, обвинив его во взяточничестве и фаворитизме. Возникла трагическая цепочка: попытка заключить недовольных в тюрьму, массовый протест студенчества и расправа над ним силами особого полицейского подразделения, которым командовал не кто иной, как брат декана. В конечном счете властям пришлось признать факт превышения полномочий и пообещать предать виновных шариатскому суду.

Пытаясь наладить управление подконтрольной территорией, руководство ИЭА провело в начале 1999 г. массовый сбор чиновничьего аппарата (до 10 тыс. чел.). для обсуждения военно-политических, социально-экономических и иных проблем. Косвенным подтверждением невысокой дисциплины госаппарата можно считать и отмену выходных для госслужащих на весь период рамазана, во избежание их самовольных отпусков и задержек в родных деревнях. "Это хороший знак, что администрация сознает трудности в этих областях" - удовлетворенно отмечал афганский наблюдатель.14 Но, вероятно, проблемы только копились, так как осенью 1999 г. глава ИЭА мулла М.Омар объявил о чрезвычайной мере - повсеместном введении на провинциальном и районном уровнях исламских консультативных советов (улема шура). Каждый из таких советов должен состоять из 10 ученых-исламоведов, выбираемых населением и "интеллигенцией", и осуществлять надзор за соблюдением социальной справедливости местной администрацией и судами.15 При этом подчеркивалось, что создаваемые советы не будут надгосударственной или парламентской структурой, скорее - гласом народа из недр местной бюрократии.

Одной из первых мишеней "очистительной" кампании оказались бывшие функционеры режимов ДРА-РА, в первую очередь те, кто был отмечен наградами либо прошел военную и профессиональную подготовку в социалистических странах. Специальные комиссии в спешном порядке составляли списки "нежелательных персон", с их последующим отстранением от должности. Только в Кабульском университете таковых оказалось 85 чел., - большинство - опытные и квалифицированные преподаватели, а ведь кампания охватила все учреждения ИЭА.16 Введение люстрации (запрета на занятие определенных должностей) по существу противоречило всеобщей амнистии, объявленной самими же талибами после захвата ими Кабула в сентябре 1996 г. Фактическое дезавуирование акта об амнистии началось еще в 1997 г., но и тогда, и в декретном варианте конца 1999 г. оно носило избирательный характер, - на нынешнем этапе ИЭА просто не может обойтись без услуг хотя бы некоторых групп или отдельных профессионалов, подготовленных при прежних режимах.

Важным, причем весьма специфическим элементом государственно-политической системы ИЭА является судебная власть. Структурно она проста, но, в силу жесткости официальной идеологии и морали (по всем случаям - апелляция к шариату), имеет ярко выраженный карательный характер и работает с большой перегрузкой. Судебная система эмирата включает три типа судов: военные, гражданские и Верховный суд. Единственной апелляционной инстанцией является сам глава государства М.Омар, хотя по многим бытовым и иным преступлениям (в том числе - убийствам) запрашивается мнение родственников пострадавших, - так обеспечивается возможность личной мести или личного помилования (гораздо более редкое, но также весьма похвальное для афганца проявление чувств). Два десятилетия неразберихи, в том числе и правовой, расшатывание и без того слабой социально-экономической базы законопослушности, просто необычность и неожиданность внедряемых властями норм привели к росту преступности или к таким проявлениям социального поведения, которые не согласуются с официальным курсом эмирата талибов. Рост преступности вынудил руководство ИЭА принять 16 сентября 1998 г. декрет об ускоренной процедуре судопроизводства. Согласно ст. 1 декрета, суды первой инстанции, органы следствия и кассационные суды переходили на сверхурочный (с одним выходным - пятницей) режим работы для завершения дел в пределах месяца. Кратчайшие сроки отводились и для других сопутствующих процедур (неделя - для изучения дела прокурором и т.п.).17

Наряду с массовой анти-криминальной кампанией под флагом шариата, власти ИЭА принимают и реализуют под тем же углом зрения массу нормоположений административного, культурно-религиозного и семейно-бытового характера, большей частью - запретительных: от мельчайших ("нет" пестрым цветам рекламы недвижимости и транспортных средств, белым носкам, прозрачным (?!) окнам, портным-мужчинам снимать мерки с женщин и т.п. до затрагивающих самые основы жизни целых социальных групп: полов, этносов, конфессий.18 Так, в суровые социально-правовые рамки были помещены женщины: им возбраняется выходить на улицу с открытым лицом и без сопровождения мужчины-близкого родственника - только за это полагается наказание до 100 ударов розгами. Женщинам запрещен также труд вне дома и крайне ограничены образовательные возможности, о чем будет сказано ниже. Строжайший домашний контроль и брак с 8 лет - вот удел представительниц этого пола, уготованный им талибами. Но случаются и некоторые послабления: в сентябре 1998 г. был отменен один из самых старинных обычаев насильственной выдачи замуж вдов за родственников умершего мужа.19

Население, первоначально, на этапе широко рекламируемой самими талибами их борьбы против бандитизма "джихади", терпимо относившееся к их драконовскому стилю отношений с оппонентами и врагами, все чаще демонстрирует ответную нетерпимость и даже отпор тем, кто мнит себя правителями нового государства - ИЭА. Искрой конфликта иногда становится небрежность низового чиновничества, соединенная с незнанием народных обычаев и традиций, ощущение вседозволенности власти. Инцидент такого рода произошел в провинции Хост в дни мусульманского праздника Ид-эль-фитр, завершающего месяц рамазан 1999 г.: талибам показалась неисламской традиционная игра-соревнование молодежи из племени гурбоз ("чоканье" вареными яйцами). Итог их вмешательства - целое сражение с применением ракет и жертвами, получившее трагикомическую известность как "яичная битва".20

Весьма спорной для многих наблюдателей и соответствующей части афганского населения представляется национальная политика ИЭА. Самым зловещим ее проявлением считается массовая резня дариязычного населения, главным образом хазарейцев-шиитов, в г. Мазари-Шериф 8 - 9 августа 1998 г. Она произошла после второго штурма города - последнего крупного оплота северного альянса - пестрой коалиции А.Дустума - Б.Раббани и др.(первый в марте 1997 г. оказался неудачным, талибы потеряли тогда около 2-х тысяч человек), и выглядела жестокой местью за прошлую неудачу, - по разным данным, погибло от 2 до 5 тысяч человек.21 Уцелевших шиитов заставляли перейти в суннизм либо платить специальный налог для немусульман. Национальные ущемления, как правило, тесно переплетаются с религиозно-конфессиональными: например, талибы нетерпимы, в соответствии с деобандской традицией, к некоторым приемам суфиев (транс, танцы).

Неуютно чувствуют себя и уже немногочисленные, но все еще остающиеся в Афганистане выходцы из Южной Азии - индусы и сикхи. Они по праву считают себя старожилами этой земли - их предки поселились здесь еще в 17 - 18 вв., занимаясь торговлей, финансами, ремеслами. Вплоть до реформ Аманулла-хана в 1920-х гг. именно индусы обеспечивали основные финансовые операции афганской экономики, да и в дальнейшем, даже при власти моджахедов первой половины 1990-х они, как и афганские сикхи, продолжали заниматься своим профильным бизнесом, хотя значительная часть этого сообщества переместилась в Москву для проведения операций на евразийском пространстве. Справедливости ради следует сказать, что серьезные удары сикхско-индусская община приняла еще в 1992-94 гг.: так, в этот период были разрушены несколько индусских храмов (один из них, 850-летний мандир, сочетал в себе черты индусского и шиитского мест поклонения) и сикхский гурдвар в Джелалабаде, а местные общины индусов и сикхов, насчитывавшие соответственно 800-900 и 4000 человек, сократились до 3-х индусских и 50 сикхских семей. 22

С приходом к власти талибов был принят новый закон для немусульман. Первыми его испытали на себе индусские и сикхские семьи Кандагара, а таких здесь оставалось около 50, - из 600 некогда проживавших: они должны были носить на одежде желтый знак, разговаривать на пушту, женщины - носить паранджу, а девочки - оставить школу. Свернуть или даже закрыть запрещенный бизнес пришлось и некоторым взрослым, например, фотографам (им разрешалось делать фото только на документы). Представителям этих этно-религиозных групп стало чрезвычайно трудно и покинуть страну либо просто совершить зарубежную поездку: ИЭА не имеет официальных отношений ни Индией, ни с большинством других государств мира. Места их богослужений, за исключением 2-х индусских храмов и 1 сикхского гурдвара, превращены в жилье.23

Претендуя на государственную власть в Афганистане, и реально отправляя эту власть на большей части его территории, талибы - и их низовые слои, и особенно руководство - не могли полностью игнорировать массы социальных и экономических проблем, свалившихся на примерно 20-миллионное население страны. Этот фронт стал для них серьезным испытанием, пожалуй, более тяжелым, чем поля военных сражений.

Пожалуй, самую резкую критику внешнего, прежде всего западного мира, вызвал подход ИЭА к проблемам образования, в особенности женского, и вообще положения женщин в афганском обществе. Однако в общем критическом хоре раздаются и голоса, взывающие взглянуть на ситуацию шире, с учетом ее исторических и социальных корней. "Проблема женского образования в Афганистане - это не проблема талибов, а общественное восприятие такого образования, как культурно и религиозно неприемлемого; талибы - лишь симптом этого восприятия, а не его причина" - писала осенью 1998 г. пакистанская газета "Фронтир Пост".24 Действительно, талибы выглядят лишь последователями режима Б.Раббани: еще 27 августа 1993 г. отдел исследований и декретов Верховного суда отдал распоряжение государственным ведомствам уволить весь женский персонал и закрыть школы для девочек как рассадники разврата. Согласно данным ЮНИСЕФ этого же года только 3,7% девочек страны посещали школы, а в почти половине провинций - и того меньше, в пределах 1%. Но даже независимые эксперты (например, Н.Дюпре) признают, что женское образование в Афганистане должно быть адаптировано к местным социальным условиям, - включать как можно больше предметов прикладного характера и т.п. Власти ИЭА не собираются менять установку на раздельное обучение детей и молодежи обоего пола, но постоянно подчеркивают, что для открытия и поддержания работы женских школ просто нет средств. В 1998 г. ИЭА и образовательные структуры ООН должны были подписать меморандум об открытии 22 школ, - половина из них предназначалась для девочек. Буквально в последний момент подписание было сорвано афганской стороной. Но неправительственные и международные организации организовали через медиа и другие каналы беспрецедентное давление на эмират и добились официальной санкции женского образования: первая женская школа "эпохи талибов" была торжественно открыта 21 марта 1999 г. в Кабуле при содействии ЮНИСЕФ, а за последующие несколько месяцев в прилегающей области открылось 13 школ для девочек. Педагогический персонал этих школ - исключительно женщины, религиозная тематика занимает до 60% программы, возраст учениц ограничен 12 годами. Среди спонсоров женских учебных заведений - благотворительные фонды Германии, международные организации, Шведский комитет по Афганистану. Следует отметить, что обучение девочек в Афганистане продолжалось и вопреки запретам властей, но нелегально, в немногочисленных и достаточно дорогих домашних школах (месячная плата составляла в среднем 15 тыс. афгани за человека).25

Если же говорить об образовании в целом, в том его виде, в каком оно осуществляется на территории, подконтрольной ИЭА, то нельзя не заметить преобладания в нем религиозного компонента, причем количество религиозных школ растет: например, в провинции Кунар к осени 1998 г. было открыто 55 новых заведений такого типа, а общая численность педагогических кадров и учащихся в них составила соответственно 1300 и 40000 чел.26 Не являются редкостью и общеобразовательные школы, хотя они испытывают острую нехватку средств. Например, открытая в Кабуле в том же 1998 г. школа для мальчиков функционирует на самоокупаемости, - для этого организована профессиональная подготовка учащихся и реализация их собственной продукции (ковров, обуви, мебели и др.). В целом же политика ИЭА в образовательной сфере имеет некоторую динамику в сторону интеграции светских и религиозных предметов, - университетское образование признается, по крайнем мере, декларативно, элементом национальной стратегии.

Образовательная тема позволяет обозначить лишь один из социальных векторов государственной политики талибов у власти, да и то благодаря активности международных правозащитных организаций и устраиваемым ими шумным информационным кампаниям против идеологии и практики ИЭА. Социальный облик установившегося там режима дополняют и некоторые доступные, хотя и весьма отрывочные факты/данные общекультурного характера. Хотя на совести талибов разрушение выдающихся памятников (некоторых буддистских сооружений на севере страны), запрет многих, уже ставших привычными средств информации и досуга (теле- и видео-аппаратуры для приема внешней информации), музыкально-танцевальных развлечений, некоторых традиционных (празднование Новруза - исламского Нового года по персидскому календарю - 21 марта), даже некоторых пуштунских обычаев, - их соответствующие ведомства обеспечивают информационно-пропагандистскую и психологическую обработку населения. Основные официальные материалы (декреты муллы М.Омара, решения высших коллегиальных органов власти) распространяются радиостанцией "Голос шариата" (появилась и газетная версия официоза - еженедельник "Шариат"). В Кабуле издаются две ежедневные газеты "Анис" (на дари) и "Хевад" (на пушту), воссоздана "Кабул таймс", в основном рассчитанная на внешнего читателя. Газеты выходят также и в некоторых провинциях (Нимроз, Газни), в крупных городах есть довольно мощные радиостанции (кабульскую слышно в Дели). В Карачи (Пакистан) издается газета "Дхарб-и-М'умин" (в английском и пушту вариантах), считающаяся неофициальным зарубежным изданием движения талибан.

Сколько бы ни были талибы активны на поле боя или в пропагандистских сражениях, основным мерилом их деятельности, по крайней мере, с осени 1997 г. (провозглашение ИЭА) является социально-экономическая ситуация на контролируемой территории и другие принципиальные показатели функциональности и устойчивости власти. Оппоненты и критики режима ИЭА отмечают его неспособность справиться с инфляцией, ростом цен на товары первой необходимости, беспрецедентным падением курса национальной валюты - афгани. В конце 1998 г. курс афгани составлял $1=42000, годом позже 48-49000 (в середине ноября 1999 г. в связи с принятием санкций ООН против ИЭА он подскакивал до 54000), неблагоприятен он и во взаимоотношениях с пакистанской денежной системой: в таком же временном разрыве 770=1 и 950=1 афгани за рупию. Вину за галопирующую инфляцию талибы возлагают на своих противников из Северного альянса, наводняющих, по утверждению первых, денежный и весь афганский рынок фальшивыми или гиперноминальными (10000 афгани) банкнотами. Как считается, контрабандную валюту завозят частные торговцы с афганского севера и пешаварских валютных рынков. Парадоксально, но ИЭА до сих пор не имеет и не печатает собственной валюты, пользуясь остающимися в хождении дензнаками режима Б.Раббани, которые печатались и, по некоторым данным, продолжают печататься в России и Украине, возможно - частными фирмами.

Пытаясь как-то разрубить финансовый узел, талибы, в общем-то располагающие немалыми денежными средствами в твердой валюте, выдвигают планы один фантастичнее другого вроде плана демонетаризации страны, то есть выведения денег из хозяйственно-экономических, да и прочих социальных отношений и процессов.27 Другой финансово-экономический проект талибов, менее радикальный по форме, но более пропагандистский по существу, предусматривает создание беспроцентного банка, соответствующего исламской системе ценностей. Правда, неясно, будет ли это новое учреждение дополнением к уже существующим элементам банковской системы ИЭА (Афганский национальный банк с филиалами в Пакистане и Государственный банк Афганистана) или заменит ее. Талибы провели консультации с пакистанскими экспертами в области исламской экономики и религиозными авторитетами в Пешаваре и получили заверения в поддержке, но пикантность ситуации заключается в том, что первый афганский беспроцентный банк предполагается создать в Пешаваре (?!), и лишь его филиалы - в крупных афганских городах.28

Однако любые попытки освоения навыков менеджмента в финансовом деле, волевые или рациональные, уступают прямому административному вмешательству чиновничества ИЭА в экономические отношения. Самый ближайший пример - регулирование цен: так, в феврале 1999 г. наказанию были подвергнуты кабульские мясники, нарушившие установленный потолок цен (55 центов за 2,2 фунта говядины и 75 центов за то же количество баранины), - виновных заставили пройти по столичным улицам с ножами, привязанными к голове в форме рогов.29

Рост цен на продовольственные товары связан прежде всего с их контрабандой в Пакистан, - там на черных рынках Пешавара и других приграничных городов они находят быстрый сбыт. Продовольственный кризис особенно обострился после введения ООН санкций против ИЭА с 14 ноября 1999 г. Талибам, уже давно и небезуспешно пытающимся диверсифицировать внешнеэкономические связи, пришлось срочно улучшить свои отношения с Ираном: в конце ноября открылась для частного бизнеса ирано-афганская граница, возобновило работу, в части торговли, иранское посольство в Герате. Еще раньше были заключены соглашения о поставках ИЭА пшеницы из Австралии, Казахстана. Последняя сделка предусматривала продажу ИЭА 60 000 тонн казахской пшеницы по ценам ниже рыночных (166 долл. за метрическую тонну) - уже летом 1999 г. поступление первых партий этого товара в Герат позволило снизить стоимость 100-килограммового мешка пшеницы до 100 000 афгани.

Основным же торговым и вообще экономическим партнером ИЭА был и по-прежнему остается Пакистан. Прежде всего, пакистанская территория является важнейшим транзитным маршрутом афганских внешних связей: более 30 лет, с небольшими перерывами, Афганистан беспошлинно пользуется пакистанским портом Карачи. Такое положение регулируется соответствующим соглашением (Afghan Transit Trade Agreement - ATTA), но в последнее время в связи с расширением контрабандной торговли пакистанские власти вынуждены накладывать арест на предназначенные для ИЭА товары. По расчетам Всемирного банка, контрабанда в рамках АТТА достигает $2,5 млрд. в год, что лишь обостряет дефицит всего в Афганистане и деформирует экономику приграничных провинций Пакистана. Пешаварская таможня изъяла контрабандных товаров на 314,8 млн. рупий в 1995-96 фин. году, на 476 млн. - в 1997-98 и уже 563 - до декабря 1998 г.30

Хотя лидер движения талибан и глава ИЭА мулла М.Омар заявил в интервью ливанской газете "Al Naher" (декабрь 1998 г.), что "экономические проекты будут осуществляться сразу после восстановления мира и безопасности", императивы текущей действительности заставляют нынешних хозяев большей части Афганистана заниматься и общеэкономическими проблемами, и отраслевыми проектами. Это серьезное испытание их компетентности и менеджменту. Так, одной из ключевых фигур управленческого механизма оказался 40-летний моулави Ахмад Джан, министр горнорудных дел и промышленности. Он получил образование в медресе Хаккания в Пакистане и до своего вступления в движение талибан торговал коврами в Саудовской Аравии. Теперь Ахмад Джан и его ближайшие коллеги занимаются проблемами, способными повлиять на жизнь всей Центральной Азии, а, может быть, и большей части мира. Дело в том, что, захватив большую часть территории современного Афганистана, талибы сразу же оказались в эпицентре жестокой схватки международных монополий за выгодные торгово-сырьевые маршруты из бывшей советской Центральной Азии на восток, до Пакистана и далее. Основная борьба шла с начала 1990-х гг. за право строительства газопровода через Афганистан. Талибы унаследовали соглашение, заключенное в 1995 г. правительством Б.Раббани с аргентинской компанией BRIDAS, однако им еще предстояло сделать окончательный выбор партнера. Другим перспективным подрядчиком выступала американская энергетическая компания Unocal, имевшая значительный опыт работы в Пакистане и, в целом, в Азии. Unocal выглядела более предпочтительной в глазах американцев, Пакистана и главного продавца газа- Туркменистана. Но BRIDAS предлагала афганцам (фактически всем фракциям, контролирующим участки предполагаемого газопровода) неплохие условия: она была готова развивать всю инфраструктуру прилегающих областей, толерантно относилась к факту непризнания талибов международным сообществом и т.д. Были у нее свои люди и в американском транснациональном бизнесе. И все же лоббисты Unocal оказались сильнее: именно она создала в ноябре 1997 г. международный консорциум Centgas (Central Asia Gas Pipeline Limited) c проектной стоимостью около 2 млрд. долл., - ее собственная доля составляла более половины, туркменского правительства - 7 %, российского Газпрома - 10% и т.д. Но под нажимом американской общественности и резолюции СБ ООН от 9 декабря 1998 г., осуждающей режим талибов за поддержку терроризма и наркоторговли, Unocal отозвала свое участие в консорциуме, объяснив свой уход политической неопределенностью ситуации в регионе и падением цен на нефть. Фактический развал консорциума не обескуражил ни талибов, ни туркменские власти, ищущие любые возможности выгодной продажи природного сырья за рубеж. Туркменский министр иностранных дел (один из немногих иностранных дипломатов, кто встречался с главой ИЭА М.Омаром) заявил: "Компании приходят и уходят, но решающим остается национальный интерес. Нам определенно хотелось бы увидеть этот проект осуществленным".31 Туркменистан вообще является одним из наиболее активных внешнеэкономических партнеров ИАЭ в Центральной Азии: достаточно назвать подписанное сторонами в декабре 1998 г. соглашение об импорте в эмират 600 тонн сжиженного натурального газа, рост на 11% торговли, соглашение об импорте бензина, дизельного и авиационного топлива. Двусторонняя торговля растет, несмотря на то, что импорт через Туркменистан вдвое дороже иранского маршрута - он считается гораздо более безопасным. Туркменское правительство рассматривало даже возможности строительства моста через Аму-Дарью на своем участке реки.

Своеобразной компенсацией за замороженный газовый суперпроект стала "медная" инициатива: очередная транснациональная команда (в ней идентифицирован пока только конгломерат "Сименс") осенью 1998 г. подписала с ИЭА меморандум взаимопонимания о разработке месторождения медных руд в районе Логара (в 35 км южнее Кабула). По прогнозам, это месторождение - одно из крупнейших такого рода в мире, до весны 1999 г. предполагалось оценить его запасы, вложив порядка 1 млн. долл. Вызывают интерес инвесторов и золоторудные месторождения в районе Кандагара, провинции Забуль, хромитов в районе Кабула.

Помимо стратегических, пока неудавшихся, проектов и уже реализуемых соглашений с крупными зарубежными партнерами, администрация талибов продвигает хозяйственные связи с небольшими предпринимательскими группами: в ноябре 1998 г. было подписано соглашение с греческой компанией о разведке нефтяных месторождений близ Герата, примерно тогда же делегация иностранных инвесторов из США, Великобритании и Кении совершила поездку по территории ИЭА с целью изучения коньюнктуры афганского рынка.

Выступая стороной (в общем малоквалифицированной, но амбициозной и требовательной) в многоходовых региональных экономических комбинациях, ИЭА во многом зависит от центрально-азиатских соседей в энергетическом отношении. Создается впечатление, что его руководство иногда уповает лишь на их добрую волю и сочувствие к простым людям, особенно соплеменникам на афганском севере. Ситуация же такова: Афганистан с 1993 г. не выплачивает 77-миллионный долларовый заем, но до недавнего времени весьма исправно получал электроэнергию: например, провинции Балх, Джоузджан и Саманган ежегодно - по 16000 квт. из Туркменистана. Внешнее энергоснабжение было прекращено или значительно сокращено в связи с событиями 8-9 августа 1998 г. в Мазари Шерифе, где талибы устроили массовую резню шиитского населения. В начале января 1999г. отключил энергоснабжение Мазари-Шерифа и Узбекистан, - как было сказано, - по экономическим соображениям, за неуплату старого долга. Но талибы гордятся, что они увеличили энергоснабжение отдельных частей эмирата, особенно Кабула.

Поскольку элементы организованного национального производства (промышленного, сельскохозяйственного и др.) почти отсутствуют в самовыживающей экономике ИЭА, развитие приобретают старые и новые криминальные промыслы, вроде наркопроизводства и наркоторговли, а также домашний труд и ремесла: ковроткачество, вышивка, ювелирное дело и др., - по этим показателям афганские участники были отмечены на международной выставке 1999 г. в Дубае (ОАЭ).

Наркопроизводство и сопутствующие ей торгово-сбытовые операции из полутеневой сферы афганской экономики в годы многолетней гражданской войны перешло в разряд основных: по данным Программы по контролю над наркотиками ООН, производство опия-сырца в Афганистане выросло в 1998 г. на 5% по сравнению с предыдущим годом, и составило около 2200 метрич. тонн, обрабатываемые площади - 63 тыс. га. (прогноз 1999 г. еще более потрясающ - 4 600 тонн!). Под давлением международного сообщества талибы в июне 1998 г. объявили о запрете производства и сбыта гашиша, но уверяли критиков, что опиум является основным источником доходов населения, в чем были близки к истине. Только в Нангархаре было развернуто 150 героиновых фабрик (для сравнения - всего 6 работающих предприятий "обычного" профиля по всей стране!). В Герате появились даже образцовые фермы, где изучались передовые методы производства героина. Но у талибов, пытающихся наладить международный диалог, нет другого выхода, как вести наступление на наркобизнес, и не только ради приличия. Так весной 1999 г. по их приказу запылал гигантский костер из наркооборудования и наркосырья в том же Нангархаре, а к концу года в прессе появились даже сообщения о сельскохозяйственных проектах замены наркопроизводства на крупномасштабное садоводство и т.п.32

Аграрная политика - проблемная сфера даже в стабильных социально-хозяйственных системах. Поскольку сегодня это качество начисто отсутствует в базисных структурах афганской общественной жизни, аграрная сфера либо игнорируется, либо политика в этой сфере имеет случайный характер, поскольку законы шариата, сами по себе, не могут восстановить экономическую жизнь 20-миллионной страны. Подчеркивая свою приверженность шариату и принципу частной собственности, "аграрии" ИЭА в реальной жизни нередко преступают их, в угоду своим корпоративным, земляческим и пр. интересам. Иллюстрацией такого подхода может служить конфликт, возникший в провинции Нангархар: бурную реакцию местного населения вызвало решение властей передать 1350 акров государственной земли в собственность 600 семьям из Логара и Пактии. Особую остроту возникшей ситуации придало и то обстоятельство, что данный участок находится вдоль стратегической трассы Джелалабад - пакистанский пограничный пункт Торхам, и сулит большие выгоды. Не случайно среди получателей земли оказались многие торговцы, полевые командиры, а также представители провинциальной администрации - логарцы по происхождению. Собрания местных вождей и старейшин расценили это решение как неприемлемое и обратились к главе государства с требованием пересмотреть дарственный акт, ущемляющий интересы самих нангархарцев.33 Укоренение талибов во власти и сохраняющаяся стагнация экономики не отменили той непреложной истины, что аграрный вопрос в Афганистане - одна из острейших проблем экономической и социальной жизни, а земля остается непреходящей ценностью и источником существования.. Лишним доказательством тому стал недавний конфликт по поводу захвата государственных земель в ряде восточных провинций Афганистана местным чиновничеством и близкими к нему лицами. Около 400 старейшин Пактии, Хоста, Пактики и Гардеза ультимативно потребовали вернуть в 15-дневный срок (то есть до 4 февраля 2000г.) земли в государственную собственность, грозя в ином случае развернуть джихад против талибан, допустивших разбазаривание общенациональных ресурсов.34 О злоупотреблениях с землей свидетельствуют и многочисленные жалобы жителей Кабульской области, других регионов, причем все чаще в качестве виновных называют опять же правительственных чиновников, торгующим землей по поддельным документам. Как показывает вышеприведенный и иные подобные примеры, новые правители не избежали искушений в этой сфере, что может серьезно подорвать их имидж радетелей за чистоту ислама и социальную справедливость.

Государственная, прежде всего внутренняя, политика ИЭА являлась и является предметом пристального внимания в центрально-азиатском регионе, на более отдаленных рубежах Азии и мире в целом. От талибов не ждали чудес, но одни делали ставки на новизну, другие - внешнюю ангажированность военизированной "семинарской" группировки, третьи - на усталость большей афганской общества от войны и разрухи, и т.д. Но талибы довольно быстро "сбросили" скромную первоначальную кожу учеников ислама и наскоро построили вертикаль и горизонталь своей власти, постепенно наполняя ее все новыми конструкциями и "гнездами". Важное гео-политическое и гео-экономическое положение нынешней Центральной Азии, в том числе и ее афганской части, позволило им выступить неинституциализированным, но необходимым партнером и стороной самых масштабных экономических, а на менее очевидном уровне - и политико-стратегических проектов, что объективно способствует их формальной легитимизации в современном международно-правовом пространстве. Между тем, эта тенденция, по существу своему, остается неясной: серьезные религиозно-политические и финансовые обязательства талибов по отношению к третьим сторонам, их внутри-этнические/клановые/межрегиональные противоречия, тесные, можно сказать генетические, связи с региональной и национальной мафией - вот далеко не полный перечень обстоятельств, препятствующих позитивной динамике на социально-политическом и экономико-географическом пространстве, именуемом самими талибами ИЭА. Как и в некоторых других случаях из новейшей азиатской истории (пример - Китай), в Афганистане в преддверии ХХI в. сложилось несколько разновеликих социальных образований, по большей части реальных, но каждое - со своей долей виртуальности: ИГА (узкая полоса афганского севера и анклавы национальных меньшинств с военными формированиями северного альянса и его "репатриированными" государственными структурами, почти 5-миллионная афганская диаспора, - по преимуществу маргинализированное, "разрыхленное" и многоликое социальное "вещество", сохранившее и в чем-то даже развившее индивидуально-групповой интеллектуально-культурный арсенал и его основные коды (особый подвид в нем - афганская община России, вынужденно выработавшая потенциал выживания в экстремальных условиях переходного общества с длительным стагнационно-конфликтным циклом), - наконец, ИЭА, эскизный образ которого и был предложен выше. Даже при беглом взгляде оказывается, что социально-экономические границы ИЭА несколько шире его нынешних географических рамок: конечно, глубоко неверно считать его пятой провинцией Пакистана, но вот социальные, экономические и прочие линии, глубоко уходящие в пакистанскую почву, совершенно очевидны, они уже дали и всходы, - явление, с опаской описываемое в СМИ как "талибанизм"/ "талибанизация" и т.п., то есть повторение и приживление афганского опыта талибов, пока - в отдельных племенных территориях/агенствах СЗПП35 и речах отдельных же, отставных и действующих, политиков.

Санкции, введенные ООН против ИЭА осенью 1999 г. - новое испытание для афганского народа и его нынешних правителей: замораживание счетов и активов в зарубежных банках, торговых и других операций, почтовой и других видов связи и прочие многочисленные неудобства, несомненно, дадут повод талибам убедиться кто их друг, а кто - некто другой. Впрочем, талибы, контролирующие почти 90% территории Афганистана, не одиноки в стремлении взять на себя ответственность за судьбу страны. На это претендуют и другие внутриафганские, по нахождению и происхождению, а также базирующиеся в настоящий момент за пределами страны силы - например, движение за созыв чрезвычайной Лоя Джирги, у истоков которого стоял и которое до сих пор символизирует экс-король Захир-шах. Формулу Лоя Джирги поддерживают и структуры ИГА (Б.Раббани - А.Ш.Масуд), базирующиеся в пограничных северных областях Афганистана и частично - за рубежом, до сих пор сохраняющие статус официального, международно признанного режима. Будет ли результативным затянувшийся политический гейм в Афганистане, где самым заметным игроком стал теократический по своей идеологии и военно-бюрократический по форме, персонифицированный (но не харизмой, а мистической неопределенностью, полулегендарностью лидера) авторитарно-популистский режим "10 тысяч талибов", покажет время, а точнее, стремительно надвигающийся ХХI век. Провокационное по форме и выбранному моменту признание талибами "независимой Ичкерии" в разгар российской военное кампании в Чечне (об этом было объявлено в ходе визита чеченской делегации во главе с З.Яндарбиевым в Кабул в январе 2000 г.), с перспективой формирования на территории ИЭА чеченского правительства в изгнании служит скорее своеобразным знаком - приглашением России скорректировать свою афганскую политику, то есть новой попыткой талибов решить собственные проблемы.

Санкции, введенные ООН против ИЭА осенью 1999 г. - новое испытание для афганского народа и его нынешних правителей: замораживание счетов и активов в зарубежных банках, торговых и других операций, почтовой и других видов связи и прочие многочисленные неудобства, несомненно, дадут повод талибам убедиться кто их друг, а кто - некто другой. Впрочем, талибы, контролирующие почти 90% территории Афганистана, не одиноки в стремлении взять на себя ответственность за судьбу страны. На это претендуют и другие внутриафганские, по нахождению и происхождению, а также базирующиеся в настоящий момент за пределами страны силы - например, движение за созыв чрезвычайной Лоя Джирги, у истоков которого стоял и которое до сих пор символизирует экс-король Захир-шах. Формулу Лоя Джирги поддерживают и структуры ИГА (Б.Раббани - А.Ш.Масуд), базирующиеся в пограничных северных областях Афганистана и частично - за рубежом, до сих пор сохраняющие статус официального, международно признанного режима. Будет ли результативным затянувшийся политический гейм в Афганистане, где самым заметным игроком стал теократический по своей идеологии и военно-бюрократический по форме, персонифицированный (но не харизмой, а мистической неопределенностью, полулегендарностью лидера) авторитарно-популистский режим "10 тысяч талибов", покажет время, а точнее, стремительно надвигающийся ХХI век. Провокационное по форме и выбранному моменту признание талибами "независимой Ичкерии" в разгар российской военное кампании в Чечне (об этом было объявлено в ходе визита чеченской делегации во главе с З.Яндарбиевым в Кабул в январе 2000 г.), с перспективой формирования на территории ИЭА чеченского правительства в изгнании35 служит скорее своеобразным знаком - приглашением России скорректировать свою афганскую политику, то есть новой попыткой талибов решить собственные проблемы.

Начало 2000 г. ознаменовалось новым дипломатическим наступлением талибов: глава их кабульского правительства М.Раббани нанес визит в Пакистан, а делегация во главе с зам.министра иностранных дел А.Р.Захидом провела переговоры с рядом влиятельных европейских политиков. Пожалуй, впервые представитель руководства ИЭА, глава дипломатического ведомства В.А.Муттавакиль получил возможность изложить некоторые позиции кабульско-кандагарского режима по вопросам внутренней и внешней политики на страницах российской печати.36 Но эти и другие "информационные" и коммуникационные прорывы отнюдь не свидетельствуют о переломе отношения к талибам в России и мире в целом: их претензии на государственную власть и воссоздание унитарного афганского государства, а также на полноценное международное признание требуют серьезной корректировки внешней и особенно внутренней политики ИЭА, учета сложившихся внутриафганских и международных реалий. Но эти же реалии не может игнорировать и само международное сообщество в лице ООН и ведущих мировых и региональных держав.

Приложение
Структура и состав правительства ИЭА