Выполненные и текущие проекты

В.С.Бойко. Афганистан на начальном этапе независимого развития (1920-е годы): центрально-азиатский контекст внутренней и внешней политики// Афганистан и безопасность Центральной Азии. Вып. 1, Бишкек, 2004. - с. 57 - 87

Проблемы современной истории Афганистана привлекали внимание исследователей различных научных школ: историю общественной мысли этой страны в XIX - первой половине XX вв. подробно исследовал таджикский востоковед Ш. Имомов , особенности общественных движений накануне восстановления и в первые десятилетия независимости - классик среднеазиатской ветви мировой афганистики Х.Н. Назаров , социальные и внешнеэкономические аспекты афганской истории рубежа XIX - XX вв. стали предметом научных изысканий столь же блестящего представителя Средней (Центральной) Азии - М.А.Бабаходжаева (Узбекистан). Многоплановое и основательное исследование влияния роли афганского фактора на ситуацию в Центральной Азии на протяжении XIX - начала XXI вв. предпринял А.А. Князев (Кыргызстан). Подход российского академического сообщества к социально-политическим проблемам позднемонархического и республиканского (анархического/теократического) Афганистана наиболее полно представлен в трудах В.Г. Коргуна , хотя в последние годы появились немногочисленные, но достаточно интересные работы исследователей нового поколения (Ю.В.Босин). В зарубежной (западной и восточной) афганистике со времени выхода в свет солидного, хотя и не безупречного в научном и политическом отношениях двухтомника П.Сайкса (Великобритания) появилось не так много публикаций обобщающего характера, будь то обзорные или проблемно-тематические работы. Уникальным по панорамности и взгляду на афганскую историю, в особенности на события первой трети XX в., можно считать очерк известного индо-мусульманского просветителя Абдул Гани - увы, его произведение, до сих пор практически не введенное в научный оборот, увидело свет спустя многие годы после смерти автора. Своего рода сенсацией по обстоятельствам появления и в меньшей степени - по содержанию, стала публикация в начале 2000-х гг. второго (посмертного) тома книги ведущего афганского историка М.Г.М. Губара "Афганистан на пути истории".

Но по ряду причин существующая историография проблемы, основной для данного исследования, распадается на сюжетные, тематические и другие "блоки", каждый из которых не создает сколько-нибудь цельного представления о происходящих в Афганистане процессах. Из-за нехватки достоверных источников особую сложность для изучения представляет один из самых противоречивых периодов новейшей истории Афганистана - 1920-е гг., вместившие в себя целую историческую эпоху: восстановление государственной независимости, смелый, но неудачный реформаторский эксперимент Аманулла-хана, гражданскую войну и многое другое. В этом периоде коренятся как причины последующих социально-политических конфликтов, так и истоки созидательных процессов, заложивших прогрессивную перспективу для афганского государства и общества в XX в.

Целью предлагаемого очерка является реконструкция и оценка (переоценка) некоторых важных явлений афганской истории после смены политического режима и восстановления полной государственной независимости Афганистана в 1919 г. Особое внимание уделяется центрально-азиатскому контексту афганских событий, то есть роли центрально-азиатского фактора во всех его проявлениях (отношения Афганистана с северными соседями, миграционные процессы и пр.) на ход и исход эпохи Аманулла-хана - одного из важнейших периодов современной истории всего гигантского региона Центральной, а отчасти и Южной Азии, а также Среднего Востока.

1. Борьба за выбор путей развития Афганистана в первые годы независимости и центрально-азиатский фактор

В конце февраля 1919 г. в Афганистане в результате убийства эмира Хабибулла-хана возникло кратковременное двоевластие: в Джалалабаде провозгласил себя новым правителем сардар Насрулла-хан , брат покойного, а в столице о своем праве на престол заявил сын убитого монарха, принц Аманулла-хан. Победителем в борьбе за власть стал Аманулла - ему присягнул кабульский гарнизон и оказали поддержку наиболее влиятельные пуштунские племена. Оказавшись у власти в силу чрезвычайных обстоятельств, Аманулла-хан фактически не был готов руководить страной, хотя и стремился к этому в силу своей амбициозности и искреннего желания изменить положение дел в стране. Генератор идей и сторонник Махмуд-бека Тарзи, идеолога реформ и просветителя, активно пропагандировавшего турецкий опыт, новый эмир не мог, однако, грамотно осуществлять свои или чужие планы перестройки Афганистана на современный лад. Как отмечали наблюдатели, серьезным просчетом Аманулла-хана, особенно очевидным на начальном этапе его деятельности, было игнорирование племенного фактора и в целом наивно-романтический подход к государственным делам.

Формирование и проведение курса, наиболее соответствующего в тот момент нуждам страны, затруднялось наличием в правящих кругах нескольких группировок. Одна из них ассоциировалась с матерью Аманулла-хана, Улья Хазрат, и придерживалась традиционных взглядов. Англофильская ориентация была кредо группы Шир Ахмад-хана и Али Ахмад-хана. Прогрессивной ориентации придерживались младоафганцы - патриотически и реформаторски настроенные политики, общественные деятели и частные лица, вдохновленные идеями прогресса и сделавшие ставку на молодого эмира. Сам Аманулла не торопился отождествить себя ни с одной из этих либо какой-то другой группировкой, претендуя на роль независимого лидера, способного единолично либо при незначительном постороннем участии править обремененной проблемами страной.

Будучи чрезвычайно амбициозным и противоречивым правителем и человеком, нередко игнорирующим советы своего окружения и аргументы оппонентов, он, сознательно или интуитивно, все же правильно определил целый ряд направлений своей внутренней и внешней политики. Обстоятельства прихода Амануллы к власти и особенности международного положения Афганистана после первой мировой войны обусловили чрезвычайную активность нового эмира и приоритетность внешнеполитических проблем. Именно поэтому первым важнейшим актом Амануллы стало восстановление полной государственной независимости страны. Выпадение Афганистана из британской зоны влияния стало возможно, благодаря изменившейся международной обстановке, в данном случае - социально-политическому кризису в Британской Индии и опасениям британских имперских кругов потерять весь южно-азиатский регион. Столь высокие ставки на новом витке "Большой игры" в Азии предопределили кратковременность третьей англо-британской войны 1919 г. и ликвидацию прямого британского контроля над внешней политикой Афганистана. Подписание осенью 1919 г. прелиминарного, а в 1921 г. и полноформатного мирного договора юридически закрепило новый международный статус Афганистана как независимого государства. Сам факт объявления войны англичанам в форме джихада, а также стремление объединить пуштунские земли по обе стороны линии Дюранда (условной границы между Британской Индией и Афганистаном) на первых порах обеспечил Аманулла-хану поддержку духовенства.

Другим важным шагом правительства Аманулла-хана было установление в 1919 г. дипломатических отношений с Советской Россией и перевод их в 1921 г. на договорно-правовую основу. Развитие афгано-российских отношений не было поступательным и беспроблемным, скорее наоборот, - и во времена Амануллы в этой области возникали кризисы, хотя общий ход и тенденции взаимодействия РСФСР/СССР и Афганистана являли собой уникальный по тем временам пример мирного сосуществования государств с различным общественным строем. Но реальные факты из их истории свидетельствуют, что антиимпериализм Аманулла-хана вполне уживался с антисоветизмом, сочетаемым с панисламистскими проектами, прямо предусматривающими аннексию чужих территорий. На начальном этапе существования режима Аманулла-хана внешняя политика афганского правительства отличалась непоследовательностью. Так, в частности, одним из ее направлений стал панисламизм в форме поддержки различных этно- и религиозно-политических движений Центральной Азии, предусматривавшей в конечном счете создание центрально-азиатской конфедерации/федерации в составе бывшего Хивинского и Кокандского ханств, Бухарского эмирата и самого Афганистана. Уже в декабре 1919 г. новые афганские власти установили связи с предводителем ферганских повстанческих групп Мадамин-беком, то есть взяли курс на поддержку антисоветской оппозиции. Одновременно (в основном, кулуарно) они обозначили территориальную проблему - их территориальные претензии к России в совокупности представляли собой не что иное, как план выдвижения афганской границы параллельно среднеазиатской железной дороге. "Идея самодержавности и домашнего империализма (курсив мой - Б.В.), сводящегося к объединению Бухары, Ферганы и Туркестана под руководством Афганистана, объективно льют воду на мельницу наших врагов. В военном отношении эта комбинация не опасна - мы уверены, что нам удастся ее расстроить. Однако она дезорганизует нас в Туркестане и соседних государствах" - говорилось в письме Турккомиссии ЦК РКПб в Москву (январь 1920 г.). Ее члены считали, что помешать афганским планам могла бы изоляция перечисленных административно-государственных образований от Афганистана через предоставление "независимости" Бухаре, автономии Туркмении и т.п., что отчасти и было сделано.

Афганское же руководство продолжало придерживаться противоречивой, отнюдь не дружественной линии по отношению к России: так, 25 октября 1920 г. премьер-министр Абдул Куддус-хан на собрании в Кандагаре зачитал фарман Аманулла-хана, в котором говорилось, что русские всегда были врагами ислама.

Политическая активность режима Аманулла-хана в Центральной (Средней) Азии с наибольшей очевидностью проявилась в начале 1920-х гг., особенно в период мятежа в Восточной Бухаре и выступления турецкого националиста Энвер-паши, закончившейся серьезным поражением басмаческого движения и гибелью самого Энвера. Как следует из записей Али Ахмада, личного секретаря Аманулла-хана, для поддержки Энвер-паши Аманулла направил в Бухару подразделение в 200 пехотинцев с двумя слонами и несколькими пулеметами под командованием бригадира Фазль Ахмад-хана . Факт участия афганцев в бухарских событиях подтверждал и советский посол в Кабуле Ф.Раскольников - он, ссылаясь на данные консульства в Мазари-Шарифе, сообщал о "блудливых похождениях афганцев в Бухаре" (от 300 до 2000 штыков).

Не меньшим потрясением для советской стороны стало направление афганцами к северной границе образцового полка ("кита-и намуна"), подготовленного на советские же средства и с помощью турецких инструкторов, часть из которых находилась на тайном содержании советского полпредства в Кабуле. Вслед за этими частями на север планировалось отправить три полка гвардейской кавалерии ("шахи"), что уже означало подготовку к войне. Ф.Раскольников, вблизи наблюдая процессы, происходящие в Афганистане в начале 1920-х гг., заключал, что авантюризм афганских властей зиждется на неверном представлении о ситуации в России - "такая искаженная перспектива подталкивает алчный империализм молодого, еще не ставшего на ноги государства к немедленному захвату плохо лежащей, по их мнению, Восточной Бухары, давно являющейся заветной мечтой эмира" .

Для ведения активной пропаганды в Российском Туркестане и "предупреждения русской агрессии" в северные области Афганистана были направлены специальные эмиссары центрального правительства: Надир-хан - в Бадахшан, Мухаммад Ибрагим-хан - в Мазари-Шариф, Шуджа уд-Даула - в Герат (Шуджа, входивший в близкий круг эмира и бывший к тому времени министром общественной безопасности, получил назначение на пост генерал-губернатора Герата).

В 1919 - 1920 гг. афганское правительство из соображений "исламской солидарности" с готовностью принимало беженцев из советизируемых областей Средней Азии - им предоставлялась земля, другие виды поддержки - например, в Афганском Туркестане туркменам-беженцам по приказу министра юстиции оказывалась материальная помощь (3,5 пуда пшеницы ежемесячно и единовременное пособие в 30 рупий на каждого члена семьи) . Но при этом эмигранты - туркмены, бухарцы и др. - в обязательном порядке разоружались и должны были мирно интегрироваться в местную жизнь. Однако в 1922 г. ситуация изменилась - они стали рассматриваться как весьма перспективный военно-политический ресурс: им возвращалось оружие, из их числа создавались боевые группы и целые отряды. В среде туркмен и других этнических групп афганско-российского приграничья культивировалась идея установления автономии или даже создания независимых государств (например, путем объединения туркмен Закаспия, Хивы, Бухары и Персии - Туркмении). Судьба спорных, с точки зрения афганцев, Кушкинского района и Пендинского оазиса, должна была решаться в ходе плебисцита. Однако российская сторона не допускала такой постановки вопроса по историческим и тогдашним геополитическим соображениям: строго говоря, эти районы никогда не принадлежали Афганистану, а передача их (в том числе крепости Кушка) резко ухудшала бы военно-политическую ситуацию в российском приграничье с преимущественно туркменским населением.

Правительство Аманулла-хана выставляло непомерные требования и к вновь возникшим на территории Средней Азии государственным образованиям, в частности, формально независимой до конца 1922 г. Бухарской Народной Социалистической Республике: ее руководитель Ф.Ходжаев доложил 3-му Всебухарскому курултаю о желании афганцев "установить в крупных городах Бухары религиозные представительства для контроля над тем, совершает ли население намазы или нет" . В этом же списке был призыв не прокладывать железную дорогу в Восточную Бухару, не иметь крепостей и гарнизонов в приграничных с Афганистаном областях. Разумеется, такие настроения и планы афганской стороны были известны советскому руководству - летом 1922 г. оно было готово заморозить свои обязательства по российско-афганскому договору (поставки оружия и техники и др.). В июне афганскому посланнику в Москве был заявлен протест по поводу провокационных действий его страны в Бухаре, но, в конечном счете, изменение положения в этом регионе (разгром войск Энвер-паши и гибель его самого), с одной стороны, а также британская активность в Северо-Западной пограничной провинции Индии заставили Аманулла-хана пересмотреть свою политику в Средней Азии.

Зигзаги внешней политики "аманистского" режима на начальном этапе его существования побуждали северного соседа - Советскую Россию - предпринимать контрмеры или следовать двойным стандартам при проведении курса в отношении Афганистана. Факты показывают, что афганская политика России тех лет также не была свободна от заблуждений. Одним из таких заблуждений в 1919 - начале 1920-х гг. стало создание и поддержка афганских группировок леворадикального направления. Зарождение этого феномена на Востоке и, в частности, в Афганистане было в значительной степени связано с экспортом революционных идей и прямым политико-идеологическим вмешательством, осуществляемым большевистской Россией, а потом СССР. Но, как уже указывалось, такая линия афганской политики советского режима отчасти была и реакцией на соответствующие действия афганской стороны, прежде всего официальных властей.

С начала 1919 г. в Ташкенте при краевом комитете РКПб действовал орган, ведавший "закордонной" работой в странах, сопредельных с Туркестаном. В конце 1919 г. по инициативе Отдела внешних сношений при Турккомиссии ЦК РКПб был создан Совет интернациональной пропаганды на Востоке (СИП), призванный временно выполнять функции восточного отдела Коминтерна, вплоть до создания такового. СИП руководил работой всех революционных организаций и групп на Востоке, действуя через специальные пограничные отделения: кавказо-турецкое, персидское, афгано-индийское, бухаро-хивинское и кашгаро-китайское. В задачу этих отделений входила организация подпольных пунктов на территории указанных стран и регионов, переброска в них агентуры и т.д. Через СИП субсидировались все революционные партии и группы, действовавшие как в эмиграции на территории России, так и в зарубежной Азии. Зимой 1920 г. под руководством Совета работали персидская партия "Адалят", компартия Бухары, организовывались турецкая, хивинская и афганская партии. Эти организации действовали как секции политотдела СИП.

Основной упор делался на Бухару и Персию. Первая довольно скоро была непосредственно введена в советскую зону, а вторая привлекла внимание большевиков наличием значительного рабочего слоя, антиколониальным потенциалом; кроме того, на территории Туркестана и Бухары проживало соответственно около 100 тыс. и 30 тыс. персов-отходников, торговцев и др. Однако в центре внимания СИП находилась подпольная революционная работа в Индии, так как считалось, что именно в Индии имелась не только "благоприятная обстановка для революционного брожения вообще, но и для проникновения туда идей коммунизма" .

Что касается Афганистана, то, как утверждал летом 1920 г. председатель СИП, "время на Востоке горячее, даже в Афганистане, наименее для революции подготовленной стране (подчеркнуто мною - Б.В.), идет определенное брожение в армии". По существу же на момент рассматриваемых событий эта страна занимала второстепенное место в структуре приоритетов революции на Востоке, выступая лишь "лучшим коридором и наиболее удобным путем проникновения" в Индию. Тем не менее, заинтересованные российские ведомства и Коминтерн неоднократно пытались создать очаги революционности как в среде афганской эмиграции в Средней Азии, так и в самом Афганистане, общественный строй которого определялся в начале 1920-х гг. (правда, не ими самими, а их протеже в Средней Азии) как "доморощенный империализм ..., направляемый против Бухары и России" .

В 1920 г. в Бухаре был создан Центральный комитет младоафганских революционеров (председатель - Хаджи Мухаммад Якуб), членами которого являлись выходцы из Афганистана, живущие в Бухаре, Туркестане, России, и "стоящие за революцию в Афганистане". Афганское правительство, информированное об этом, потребовало выслать своих подданных на родину, но "Бухара покровительствовала им" . Основной целью этой организации провозглашалось свержение существующего в Афганистане политического строя и установление республиканского правления, а для ее достижения предполагалось создавать при помощи Советского правительства "красные полки", вести издательскую и пропагандистскую работу, готовя почву к "восстановлению афганских войск и народ против существующего правительства" . Намечалось создание в Туркестанском приграничье (Керках, Кушке, Тахта-базаре и др.), а затем и в самом Афганистане (Мазари-Шарифе, Герате и др.) отделов этой организации. Судя по Внутреннему уставу Центрального комитета младоафганских революционеров, их основной операционной базой и источником материальной поддержки должна была стать Советская Россия. Характерно, что основатели этой организации уповали на силовые методы, включая террористические акции . Каких-либо материалов о практических действиях Комитета обнаружить не удалось, его следы теряются уже в 1921 г. Кратковременность его существования следует, вероятно, связывать с неэффективностью созданной к тому времени в Ташкенте новой патронирующей организации - Туркбюро Коминтерна. Эта аморфная структура, которую возглавляли Сокольников, Рой и Сафаров, находилась в состоянии перманентного кризиса и в 1922 г. прекратила свое существование. "... Вопрос об афганской революционной организации в Бухаре и особенно индусская работа показали, как дорого нам обходится неликвидированный и поныне "кризис"м коминтерновской организации" - отмечалось в одном из советских политических документов того времени. Московские стратеги пытались, так или иначе, помочь своим эмиссарам в Средней Азии: они, в частности, централизованно выделяли в их распоряжение места для афганцев, а также персов и индусов, в Коммунистический университет трудящихся Востока .

Англичане недоумевали, зачем бухарским властям понадобилось поддерживать или, по крайней мере, допустить возникновение на своей территории оппозиционной режиму Аманулла-хана группировки, состоящей из "преступников, бежавших из тюрем, различного рода отщепенцев". "Если это дело рук кого-то еще, то чего тогда стоит независимость Бухары? Кроме того, ведь нынешнее правительство Афганистана само считает себя революционным. Какова же тогда причина для революции, если она уже происходит?" - говорилось в письме вице-короля Британской Индии политическому отделу внешнеполитического ведомства от 13 мая 1921 г.

По архивным документам можно проследить еще несколько попыток создания политически лояльных Москве структур в афганской среде: так, в Термезе в 1920 г. возник Афганский центральный революционный комитет (председатель - Магомед Гафар), в состав которого входили 55 человек, представлявшие целый ряд афганских провинций, а также Кабул, но в основном они были северянами. Члены комитета апеллировали к советскому руководству с просьбой "прислать инструкции для работы, а также деньги и месячное жалование" .

Наконец, первый и пока единственный из известных опыт создания организации леворадикальной ориентации непосредственно в Афганистане локализован Гератом: в 1920-1921 гг. не без усилий советских дипломатов и их агентуры здесь возник революционный кружок. Как указывалось в информации представителя российского НКИД в Средней Азии, кружок функционировал на советские деньги как преимущественно цеховая (учительская) организация, и был первоначально ориентирован на культурно-просветительскую работу, с последующей переориентацией на пропагандистскую деятельность в армии и трудовых массах. Сотрудники российского дипломатического ведомства - его фактические организаторы - намеревались затем передать все дела самим афганцам, предварительно связав "Бухарскую группу афганских революционеров с Гератским кружком" , то есть установив связь между афганским подпольем и афганской эмиграцией в Средней Азии. Результаты этого политического проекта также неизвестны, но изучение последующих событий позволяет утверждать, что попытки создания организаций прокоммунистической, леворадикальной ориентации в начале 1920-х годов как в афганской эмиграции, так и в самом Афганистане оказались безуспешными - в этой среде практически отсутствовала соответствующая социальная и политическая база. Между тем, уже начальный опыт межгосударственных отношений России и Афганистана, несмотря на его некоторые негативные и даже конфликтные моменты (связанные, в частности, с поддержкой афганским правительством басмаческого движения, его очевидными панисламистскими устремлениями) побудил российское руководство постепенно изменить и стратегию, и тактику своей политики на афганском направлении. Мизерные результаты организационных экспериментов по созданию в афганской эмигрантской и подпольной среде прокоммунистических групп, с одной стороны, и наметившаяся к этому времени ориентация Аманулла-хана на глубокие социальные реформы, с другой, заставили российских большевиков и деятелей Коминтерна повнимательнее присмотреться к Афганистану и взять курс на тесное, преимущественно военно-политическое, сотрудничество с афганским правящим режимом, - курс, которому они оставались верны вплоть до падения последнего в 1929 г .

Впервые за многие десятилетия освободив внешнюю политику своей страны от жесткого внешнего контроля, Аманулла-хан проводил на международной арене и в отношениях с соседями весьма противоречивую линию, не всегда отвечавшую по своей стратегии и/или тактике интересам народа и государства. Но ее суть все же оставалась неизменной - сохранение независимости Афганистана и повышение его роли в международных, прежде всего региональных, делах. Однако еще большей противоречивостью отличалась внутренняя жизнь афганского общества и его элиты, то есть страны в целом. Внутриполитический фронт потребовал усилий, беспрецедентных по масштабу и самой своей сути. Фактически, приходилось перестраивать почти весь общественный организм и государственную структуру страны, и афганским "революционерам сверху", к которым безоговорочно относил себя новый эмир, приходилось браться сразу за многое. Аманулла не мог ограничиться отдельными политическими жестами - стагнацию страны можно было преодолеть лишь серьезными преобразованиями. Собственно, эмир декларировал реформы еще при восхождении на престол, но прошло несколько лет, заполненных панисламистскими авантюрами, прежде чем эмир приступил к преобразованиям. В реформаторском эксперименте Аманулла-хана следует разделять замысел и его осуществление, но нельзя не признать, что это был сложный и противоречивый процесс, состоящий из нескольких этапов.

Ключевым событием первого этапа было принятие конституции 1923 г., второй начался после зарубежной поездки короля (падишаха - титул, введенный в 1926 г.) в 1928 г. Собственно реформы (иногда - только их проекты) соседствовали с рутинными, а нередко - провальными мерами властей. Политическая система Афганистана времен Амануллы носила во многом декоративный характер, - так, эмир фактически сам формировал Государственный совет, не играл особой роли и дурбар (собрание знати), созываемый раз в год для заслушивания доклада правительства. Одним из нововведений и в то же время слабых мест режима Аманулла-хана было правительство (совет министров), почти целиком состоявшее из представителей традиционной афганской (пуштунской) аристократии - сардарства. Эта социальная верхушка афганского общества была не просто чуждой, но и опасной для проводимого курса реформ и самого существования режима, что наглядно показали события конца 1920-х гг.

Справедливости ради следует отметить, что высших эшелонах власти нашлось место и для последовательных реформаторов, тех, кто составлял ближайший круг монарха еще на ранних этапах его жизни и деятельности. Например, министерство иностранных дел возглавил тесть нового эмира, он же главный идеолог реформ, Махмуд-бек Тарзи. Однако совокупность доступных документальных и иных материалов позволяет утверждать, что, вопреки широко распространенному мнению, режим, сложившийся при Аманулла-хане, по своей политической сути, то есть реальной конструкции власти, вряд ли мог (и может, с современной точки зрения) считаться младоафганским, хотя в системе власти, как уже отмечалось выше, целый ряд ответственных постов занимали искренние реформаторы и прогрессисты. Военным министром после ухода с этого поста в ходе хостинского мятежа 1924 г. М.Надир-хана стал ближайший соратник эмира, действительный сторонник реформ, Мухаммад Вали-хан. По его же представлению начальником генерального штаба был назначен Мухаммад Омар-хан, "левый младоафганец" - европейски образованный офицер, владевший несколькими иностранными языками (английским, русским, французским и немецким) . Можно заключить, что младоафганцы являлись одной из наиболее влиятельных политических группировок, причастных к разработке, принятию и осуществлению решений по ключевым вопросам внутреннего развития и внешних связей Афганистана в годы правления Аманулла-хана. Но даже в условиях относительной политической свободы действовали они все же неофициально, на основе прежних кружков. Существо дела состояло в том, что в Афганистане в 1920-е гг. отсутствовали объективные условия для партийного строительства, не созрела для такого рода деятельности и тамошняя политическая элита. Собственная инициатива короля - идея учредить партию "Истикляль ва таджаддод" ("Независимость и обновление") не получила поддержки в силу своей декларативности и запоздалости.

При всех перечисленных выше проблемах, динамику социально-политической ситуации в Афганистане придавало уже то, что многие решения в области государственного строительства, экономики и др., то есть реальная политика, были правильными по существу или по замыслу. Существенным в перестройке аппарата управления было то, что фактически впервые в Афганистане более или менее четко определялись полномочия и сфера деятельности главных правительственных чиновников. Серьезным политическим шагом Аманулла-хана стало принятие в 1923 г. первой афганской конституции, регулирующей прерогативы короля, министров, чиновников, государственного совета, судов и многое другое. Целая глава посвящалась индивидуальным правам граждан Афганистана, в ряду которых декларировалось их равенство перед законом, гарантировалась неприкосновенность частной собственности.

Экономическое положение Афганистана в 1920-е гг. определялось целым рядом факторов. Основой экономики страны было сельское хозяйство, ведущими отраслями которого оставалось скотоводство и земледелие. Обрабатываемые земли в Афганистане составляли лишь 2 % от общей площади земельных угодий, при этом под поливом находилось 400 тыс. га. Ирригации уделялось очень мало внимания, хотя именно ирригационные проекты а также развитие хлопководства на севере и юге страны могли быть занесены в безусловный актив "аманистского" режима. Появление элементов новой инфраструктуры, в частности, автомобильных дорог и автомобильного сообщения, подрывало традиционную экономику кочевников (обслуживание вьючных караванов и др. Медленное и противоречивое, но все же очевидное изменение основ хозяйственно-экономической жизни вызвало подвижки и в социальной структуре афганского общества. Наметилась тенденция к количественному росту и повышению роли торговой буржуазии. Правительство поощряло прежде всего крупную торговлю, за 1927 - 28 гг. только 27 купцов внесли в казну государства пошлин на сумму в 3,5 млн. рупий. Новой формой торгово-предпринимательской инициативы стало создание объединений (ширкетов) по ведению совместного бизнеса - только в столице насчитывалось 7 таких объединений с общим капиталом в 3 млн. рупий . В середине 1920-х гг. на севере Афганистана зародились основы товарного хлопководства: торговец-пуштун Абдул Азиз одним из первых оценил перспективы использования области для внедрения этой культуры, - он приобрел в Кундузе землю и учредил одну из первых компаний предпринимательского типа - "Спинзар" ("Белое золото"). Абдул Азиз и его компаньоны учитывали также возможности экспорта афганского хлопка в СССР, соответствующая отрасль которого пребывала в кризисном состоянии из-за политической нестабильности в приграничных областях - основных центрах хлопкопроизводства. Определенные, и немалые надежды, в силу негласного, хотя и не абсолютного моратория на связи с Англией, возлагались на Россию/СССР, но подписание торгового советско-афганского договора затягивалось, да и ключевое межгосударственное соглашение - договор 1921 г., выполнялось с перебоями, в которых была виновны обе стороны. Слабость советского экономического присутствия отчасти компенсировалась довольно тесными связями в военно-технической области, - достаточно сказать, что основной персонал афганского гражданского и военного авиапарка составляли советские летчики, в СССР готовились и афганские национальные кадры для этой отрасли и рода войск. Даже объективно необходимые, но малопривлекательные в глазах населения меры, не говоря уже об амбициозных и ненужных проектах, вызывали отторжение в самых различных общественных слоях Афганистана. В ряде случаев недовольство вызывала стратегия режима, но нередко - и те методы, которыми осуществлялись реформы и рутинные мероприятия - волюнтаризм, жестокость и т.п. Первое масштабное выступление против режима Аманулла-хана произошло в районе Хоста в середине марта 1924 г. Восстание, происшедшее летом 1925 г. в Шугнане и Рушане - горных районах вдоль афгано-советской границы - стало вторым после Хоста звонком, одним из тех событий - ответов на указанную политику, которая в конечном счете привела к падению режима короля-реформатора Аманулла-хана в конце 1920-х гг.

Особенно ощутимо негативные черты государственно-политической жизни Афганистана стали проявляться в конце 1920-х гг., главным образом летом-осенью 1928 г., когда Аманулла-хан, возвратившийся из многомесячной зарубежной поездки, развернул очередную, оказавшуюся роковой, серию реформ. К концу 1920-х гг. в Афганистане возник глубокий социально-экономический и политический кризис, и как результат - массовое общественное недовольство действиями властей и лично Аманулла-хана. Его причинами было самоуправство и грубейшие просчеты центральных и местных властей, усугубляемые массовым взяточничеством чиновничества, непосильные налоги, введение повинностей, неприемлемых для определенных категорий населения (обязательной воинской повинности для кочевников и др.). Провокационный эффект произвели реформы в сфере быта и образования: отмена калыма при заключении брака, возможность бракосочетания только после получения среднего образования, введение всеобщего начального обучения, совместное обучение мальчиков и девочек 6 - 11 лет, отправка молодежи (в том числе девушек) для учебы за границу и др.

Мусульманское духовенство, недовольное ущемлением своих интересов, мобилизовало против реформаторов значительную часть населения, уставшего от зачастую бесплодных и дорогостоящих экспериментов. Серьезные претензии к королю имелись у аристократии (сардарства), в массе своей медленно перестраивавшейся на новые формы хозяйственной и политической жизни. Как пишет Абдул Гани, последовательный, хотя и не всегда объективный критик эпохи "Амани": "Анализируя жизненный путь Амануллы, причины последней революции в Афганистане можно свести к одной фразе, а именно: Аманулла сам был единственной причиной революции против себя самого. Его цель построить "современную Европу" вопреки религии в стране, подобной Афганистану, была неверна по самой своей сути. Пытаясь создать новую структуру, он разрушил старую, но как неопытный инженер, он тем самым уничтожил и себя самого".

Экономические неурядицы и другие беды объективного и субъективного характера породили массовую маргинализацию населения, и как следствие - бродяжничество, бандитизм. Особенно неспокойно было в восточной провинции, где летом 1928 г. племя шинвари подняло восстание против новых мер правительства. Другим очагом общественных беспорядков стал север Кабульской области, где большую популярность приобрел предводитель одной из повстанческих групп Хабибулла, по прозвищу Бачаи Сакао ("сын водоноса"). Задача разоружить Кухистан и арестовать популярного здесь мятежника оказалась невыполнимой, - напротив, многих заложников-шамали пришлось освобождать, дабы избежать дальнейших беспорядков. Как показали дальнейшие события, готовность правительства к компромиссу воспринималась Бачаи Сакао как слабость кабульского режима, но власти пошли именно по этому пути. Некоторые из требований повстанцев были приняты, Аманулла 7 января 1929 г. отменил большинство своих реформ. 14 января принц Инаятулла объявил об отречении Аманулла-хана от престола и передаче всей власти ему, Инаятулле. Сам бывший король тем же утром покинул столицу. Новый монарх Инаятулла и жители Кабула рассчитывали, что происшедшие во власти изменения удовлетворят оппозицию, но предводитель повстанцев отверг кандидатуру Инаятулла-хана как правителя страны и 19 января был провозглашен новым эмиром Афганистана под именем Хабибулла-гази.

В декабре 1928 г., то есть в разгар афганского кризиса конца 1920-х гг., в момент попытки повстанческих сил во главе с Бачаи Сакао захватить Кабул, высшее политическое руководство Советского Союза приняло решение поддержать короля Амануллу. 20 декабря на заседании Политбюро ЦК ВКПб были определены меры поддержки агонизирующего режима, в основном военно-политического свойства: советская сторона прежде всего гарантировала падишаху неприкосновенность северной границы Афганистана, с тем, чтобы он мог снять оттуда свои войска и направить их против повстанцев. Однако важным условием советской поддержки ставилось получение достоверной информации о расстановке сил, видах на победу и о дальнейших планах борьбы Амануллы за восстановление порядка в стране. Основной стратегический план советского руководства получил более четкое оформление 27 декабря 1928 г., - он был оформлен решением Политбюро в виде директивы советскому послу в Кабуле Леониду Старку. Восстание против Амануллы рассматривалось в этом документе как "энергичная акция англичан, направленная также и против СССР". Основной задачей советской политики на афганском направлении провозглашалась поддержка существующего правительства, которое, по мнению высшего руководства СССР, представляло собой "единственное прогрессивное течение Афганистана, борющееся за независимость страны". Послу предписывалось поддерживать непрерывный контакт с Амануллой, побуждая последнего к решительным и энергичным мерам, главной из которых было бы создание "в кратчайший срок любой ценой" надежной дисциплинированной военной силы - ударного кулака - в Кандагаре или на севере, в районе Мазари-Шерифа. Конкретно речь шла о формировании воинской части из северных племен Афганистана, которую предполагалось снабдить советскими винтовками, пулеметами и инструкторами. Такая серьезная услуга требовала, по мнению советских стратегов, соответствующей правовой базы, то есть заключения нового межгосударственного договора.

Но было уже поздно - Аманулла потерял власть. Особую тревогу советской стороны вызывал вопрос о судьбе Северного Афганистана: любые комбинации с ним (образование самостоятельного государства и т.д.) требовали соответствующей подготовки и продуманного плана действий. Однако раскол соседнего государства в целом считался нежелательным, выгодным лишь Великобритании: отколовшийся север, как полагали советские наблюдатели в Афганистане, был бы нежизнеспособным без советской поддержки, что было бы и обременительно, и сомнительно с точки зрения сохранения стабильности на советско-афганской границе. Лишь в свои последние дни правительство Амануллы вновь обратилось к СССР за военной помощью: афганцы дали принципиальное согласие реорганизовать армию при помощи советских инструкторов, но ни политическая обстановка, ни тайный саботаж высших чиновников не позволили осуществить эту идею. Последовавшие на исходе второй недели января 1929 г. события: отречение Амануллы от престола и его бегство в Кандагар, захват Кабула силами Бачаи Сакао и провозглашение того новым эмиром Хабибуллой (II-м) - не захватили врасплох советских лидеров: уже 18 января коллегия НКИД предложила послу Л.Старку "поддерживать с новым правительством деловые отношения, формально его не признавая". Одновременно послу поручалось выяснить планы и намерения Амануллы, при этом дистанцируясь от бывшего падишаха (ему было фактически отказано в убежище, и рекомендовано поселиться в Турции (Аманулла в начале лета 1929 г. вообще покинул пределы Азии и поселился в Италии).

До тех пор, пока формально аннулировавший свое отречение и создавший "национальное правительство" в Кандагаре монарх находился в стране, он оставался в поле зрения советских лидеров. Для прояснения ситуации зимой 1929 г. по решению Политбюро в ставку Амануллы был направлен специальный советский представитель В.Соловьев. За время пребывания в ставке Амануллы он собрал необходимую информацию о настроениях самого падишаха и его окружения и по прибытии предложил своему руководству программу помощи Аманулла-хану и его сторонникам: предоставление "в самом ограниченном количестве" оружия и боеприпасов, инструкторов для реорганизации армии (в основном таджикского и персидского происхождения), разрешение транзита оружия по советской территории и т.п. В предложениях Соловьева содержались также идеи, связанные, скорее, с непосредственным возвращением Амануллы на трон: содействие в реорганизации административно-налоговой системы и др). Другой блок мер предусматривал расширение связей с северными провинциями Афганистана (предоставление максимальных льгот афганским купцам, торгующим с СССР и др.). Официально же декларируемой советской политикой в Афганистане были нейтралитет и невмешательство во внутренние дела южного соседа.

Между тем, уже в самом начале описываемых событий возник и развивался еще один фон и направление советской политики в Афганистане, который был связан с действиями части афганской элиты, выступавшей в поддержку Амануллы и его реформ. Пожалуй, самым энергичным выразителем таких инициатив стало известное и влиятельное в Афганистане семейство Чархи, - сыновья известного военачальника времен эмиров Абдуррахмана и Хабибуллы Гулам Хайдар-хана. Самым предприимчивым среди них был Гулам Наби-хан, в тот момент посол Афганистана в СССР. Он немедленно развернул кипучую деятельность по собиранию помощи и сил в поддержку Амануллы. Главным людским ресурсом амануллистов на северной границе должны были стать отходники и другие категории афганских мигрантов, находившиеся на территории советской Средней Азии. Их выявление и рекрутирование оказались нелегкой задачей, сопряженной с решением ряда бюрократических и правовых проблем. Но Гулам Наби, даже оказавшись в двусмысленном положении чиновника свергнутого режима, фактически по собственной инициативе начал, и далее постоянно навязывал советской стороне переговоры об оказании такой помощи. Однако активность Гулам .Наби не встречала должного отклика в Москве - там дожидались большей ясности в афганских делах. В итоге 28 февраля 1929 г. Политбюро ЦК ВКПб приняло решение отказать Гулам Наби в военной помощи и даже в аэропланах для вывоза ценностей Амануллы, сославшись на неосведомленность о планах падишаха. Но энергичный посол буквально по крохам сам собирал под флаги Амануллы афганские силы: из советских военных вузов были отозваны обучавшиеся там 8 афганских офицеров, в приграничном Термезском районе началась запись в добровольческие отряды отходников и других афганских иммигрантов. Для этой же цели в Мерв выехал другой представитель семейства Чархи, Гулам Джейлани - он вербовал здесь отряды хазарейцев. Было собрано свыше 1 тыс. афганских подданных, вооруженных и экипированных советской стороной. Сводному советско-афганскому отряду придавалось 9 пулеметов, 2500 винтовок направлялось в Герат для вооружения второго отряда, который должен был выступить в направлении Майманы, для последующего объединения сил и похода на Кабул. Дополнительно советская сторона направила Гулам Наби через гератского торговца Абдул Маджида (имевшего прочные деловые связи в Москве и Ташкенте) 200 тыс. рупий .

К середине марта 1929 г. амануллисты настолько активизировали свою вербовочную работу среди афганских эмигрантов Мервского района, что поставили в затруднительное положение даже советскую разведку, опасавшуюся скандала. Однако в дипломатическом ведомстве решили смотреть на это сквозь пальцы, хотя и не давать поводов к утверждениям о "нашем (то есть советском - Б.В.) согласии на подобную деятельность (так как последнее не может не рассматриваться как вмешательство)" Эта активность имела свою логику - произошло сближение советской и афганской позиций. Детали соответствующего плана были обсуждены в Москве до середины марта - с этой целью туда прибыл Гулам Сиддик - министр иностранных дел кандагарского "правительства" Амакнуллы.. 20 марта 1929 г. на заседании Политбюро ЦК ВКПб план совместной советско-афганской операции по восстановлению статус-кво в Афганистане (решение оформлено 21 марта) обрел почти законченный вид: амануллистам придавался специальныц советский отряд, фигурировавший как "афганский отряд такого-то хана", им была обещана, в обмен на сырье, помощь оружием, причем оружие непосредственно для сил Амануллы в Кандагаре предполагалось переправить через Герат, установив предварительно контроль над этим важным стратегическим пунктом на северо-западе Афганистана. С этой целью из Лондона был отозван афганский посол в Великобритании Шуджа-уд-Даула, отлично знавший Гератскую область и сам город. В течение двух дней Шуджа усиленно вербовал себе сторонников из числа соплеменников, находившихся в поселке Полтавском близ Кушки, и устанавливал связи с жителями афганской приграничной полосы. Характерная деталь: из Кабула в Москву был временно отозван "ввиду болезни" посол Л.Старк, не проявивший характера, а его функции стал исполнять военный советник Э.Рикс. Советская военная поддержка была небескорыстной - она предоставлялась в обмен на хлопок, шерсть, кожу и другие ценности.

Главная роль в грядущих событиях отводилась Гулам Наби-хану - 8 апреля он прибыл в советский пограничный пункт Керки, где завершалось формирование афганских отрядов из эмигрантов и отходников. Среди них были как сознательные амануллисты, так и случайные люди. Советский дипломатический представитель в Керках Н.Фридгут с горечью замечал, что "формирование отрядов проводилось здесь Гулям Наби-ханом с чрезвычайной откровенностью, причем привлекался (иногда почти принудительно) буквально всякий афганский сброд, не соблюдавший никаких правил конспирации".

План совместной советско-афганской операции был окончательно согласован Сталиным с Гулам Сиддык-ханом, - он предусматривал, как уже указывалось выше, создание в Мазари-Шерифе опорной базы амануллистов на севере, организацию 5 - 6-тысячной армии "из афганцев" и захват ею Кабула. Другой важный пункт афганского севера, Маймана, освобождался отрядом Мухаммад Гаус-хана, ставшего к тому моменту командующим войсками Гератской провинции). На начальном этапе операции важная, но все же временная роль отводилась советскому экспедиционному отряду под командованием советского военного атташе в Кабуле В.Примакова (его услуги предлагались еще в момент восстания шинвари осенью 1928 г., но были отвергнуты окружением Амануллы): большая часть этих сил вскоре отзывалась назад, а в помощь афганцам оставалась бы небольшая группа пулеметчиков и артиллеристов. Основным принципом плана, как это следует из документа, было то, что Афганистан должны освобождать сами афганцы, а не русские. Хотя советской частью отряда командовал В.Примаков, он же и лично набирал коммандос (предпочтение отдавалось лицам, знающим восточные языки) в Москве, формирование этого подразделения проводилось и в Среднеазиатском военном округе заместителем командующего округом М.Германовичем. Численность первоначального экспедиционного корпуса (без учета афганских формирований) достигала 800 человек, а отличительной чертой его экипировки была хорошая оснащенность скорострельным оружием и горными орудиями.

Между тем, в Москве о готовящейся операции знали лишь немногие, причем в их число не попал даже тогдашний начальник восточного отдела ГПУ Г.Агабеков. Неведение ГПУ объяснялось, возможно, тем, что в этом ведомстве, имевшем многолетнюю достоверную информацию о реальном положении дел в Афганистане, недолюбливали Амануллу. Появление же на местном политическом небосклоне фигуры из низов чекисты восприняли чуть ли не с оптимизмом, - они даже неоднократно предлагали признать нового правителя и помочь ему, для свободы собственных рук. "... Мы пришли к выводу, что нам нужно предпринять шаги к установлению отношений с Бача-Саккау, который нам может быть более полезен, чем окончательно скомпрометированный в глазах населения Аманулла" - убеждал дипломатов Г.Агабеков.

Советско-афганская операция началась в середине апреля 1929 г., когда из Герата в сторону Майманы выступил отряд M Гаус-хана. Но близ города Кала-и-Нау войско М.Гаус-хана, в основном состоявшее из таджиков, почти полным составом сдалось силам наступавшего на Герат со стороны той же Майманы генерала Абдуррахим-хана. Абдуррахим, сторонник Бачаи Сакао, был назначен председателем комиссии по реформам Гератской провинции, а до этого произвел успешные перевороты в пользу сакавистов в Мазари-Шерифе и Маймане. Остатки отряда M.Гаус-хана в количестве 104 человек, включая его самого и его родственников, бежали к границе, где были в конце апреля интернированы советской пограничной охраной. Так начал рушиться план победоносной войны на севере Афганистана, но ее итог зависел от результатов главной экспедиции в Афганский Туркестан. 22 апреля 1929 г. отряды Гулама Наби взяли город Мазари-Шериф. Врасплох был захвачен даже советский консул в Мазари-Шерифе С.Вейзагер, не посвященный в воинственные планы своего московского начальства - его и его подчиненных спас только быстрый и успешный штурм города советско-афганским отрядом. "Несмотря на то, что по отряду было дано распоряжение по-русски не разговаривать, после занятия Мазари-Шерифа на улицах сплошь и рядом раздавалась русская брань. Наши аэропланы самым бесцеремонным образом, даже не закрасив звезд на крыльях, ежедневно совершали полеты в районе противника и бросали бомбы" - вспоминал российский очевидец-нелегальный разведчик в Мазари-Шерифе.

Но задержка дальнейшего наступления дала сакавистам возможность быстро оправиться и даже начать контрнаступление. Проблема заключалась и в том, что местное население, - в основном национальные меньшинства, отнюдь не жаждущие возвращения Амануллы и раздраженные все более очевидным советским вмешательством, - не оказало Гулам Наби никакой поддержки, да, собственно, и сами амануллисты не предложили какую-либо альтернативу. К этой идее обратились значительно позднее, да и то по подсказке того же Политбюро большевистской партии, - от имени Гулам Наби стали распространяться листовки с изложением сути афганских событий и призывом поддержать его борьбу против сакавистов . Однако трудностей не убавлялось - сам Примаков сообщал начальству: "Операция задумывалась как действия небольшого конного отряда, который в процессе боевой работы обрастет формированиями, но с первых дней пришлось столкнуться с враждебностью населения" . В конце апреля к Мазару пытались прорваться советские подкрепления, но это им не удалось, и тогда пришлось доставлять воздухом новую партию пулеметов и боеприпасов. Оставляла желать лучшего и общая организация операции, особенно взаимодействие афганских и советских партнеров: испрашивать подкрепления Гулам Наби был вынужден телеграммами-молниями через свое посольство в Москве, которое, в свою очередь, выходило на Гулам Сиддика (даже если тот находился, например, в Германии, как это случилось в разгар мазарских боев). Положение амануллистов на севере значительно ухудшилась к началу мая, когда на помощь изгнанным мазарским властям поспешил лидер бухарской эмиграции Ибрагим Бек со своими боевыми отрядами. Мазари-Шериф был окружен, отрезан от источников воды и продовольствия, базар закрылся, жизнь замерла. Примаков опять запросил подкреплений и боеприпасов, в том числе газовых (ипритовых) гранат к орудиям, но и в этот раз ничего не получил. . Лишь 5 мая через границу переправился второй отряд из 400 красноармейцев, укрепленный 6 орудиями и 8 пулеметами. Еще через пару дней Политбюро ЦК ВКПб разработало ряд срочных мер по развязыванию афганского узла, среди которых не последнее место занимали маневры по сокрытию советского участия в Мазарской операции.

Как уже отмечалось, в операции было задействовано два советских отряда, один из которых должен был вернуться на советскую территорию через Ахча-Андхой и по пути очистить от сакавистов этот пограничный район. Для занятия Майманы и прикрытия Гулам Наби со стороны Герата оказывалось содействие M.Гаусу, силы которого (речь, вероятно, шла об остатках его гератского войска, разбитого в апреле под Кала-и-Нау и интернированного советскими пограничниками) предусматривалось довести до 500 - 600 человек, с придачей ему артиллерийской батареи и 10 пулеметов с советской прислугой, а также советских инструкторов и советника. Интернированный генерал некоторое время находился в Кушке, добиваясь от советских властей разрешения на выезд в Афганистан, формально - под предлогом выполнения распоряжения Шуджа-уд-Даула, нового губернатора Герата. Что касается Гулам Наби (при нем временно оставался и первый советский экспедиционный отряд), то его ориентировали на создание смешанных отрядов (пехота, кавалерия, артиллерия, команда пулеметчиков), способных самостоятельно действовать на отдельных направлениях. Тем самым снималась прежняя установка на формирование ударного кулака численностью до войсковой дивизии, предусматривались и некоторые оборонительные мероприятия (захват перевалов на путях из Кабула в Мазар для остановки сил С.Хуссейна - военного министра Бачаи Сакао), то есть в целом, в совокупности с вышеуказанными мерами, существенно менялась тактика боевых действий в Северном Афганистане. Такая тактика позволила несколько развить успех советско-афганской операции: в течение мая 1929 г. Гулам Наби овладел еще целым рядом пунктов Северного Афганистана (Примаков к этому времени уже был отозван в СССР). Но амануллистам все же не удалось переломить безразличие и враждебность основной массы населения северных областей (узбеков, таджиков, туркмен и представителей других этнических меньшинств). Неожиданную точку во всем этом деле поставил сам Аманулла-хан - 23 мая он, разочаровавшийся в соотечественниках и не сумевший организовать борьбу своих сторонников в пределах всей страны, покинул Афганистан и, как оказалось, навсегда. Действовавшие изолированно, во враждебном окружении, силы Гулам Наби-хана потеряли и политическую перспективу. Тогда предводитель предоставил им право выбора - остаться на родине или искать убежище по другую сторону афгано-советской границы. Сам он 31 мая 1929 г. вернулся с небольшой (немногим более 100 человек) группой сторонников на советскую территорию , где был грубо, наравне с рядовыми афганскими участниками операции, интернирован. Еще раньше, 28 мая, был отозван и советский отряд, общие потери которого (убитые и раненые) составили 120 человек. Афганцы же, - мирное население северных областей, участники сражений с обеих сторон - амануллисты и сакависты - заплатили за эту авантюру тысячами жизней.

Активные боевые действия на севере и распространение слухов о прямом советском участии в них вызвали серьезное беспокойство кабульских властей: внешнеполитическое ведомство Бачаи Сакао сделало соответствующее представление поверенному в делах СССР Э.Риксу. Советские дипломаты в Кабуле оказались в очень щекотливом и даже опасном положении, и им ничего не оставалось делать, как опровергать "провокационные слухи" и даже выступить с контробвинениями в попустительстве бандитским налетам на советскую территорию басмаческих отрядов. Но самое большее, на что пошел кабульский режим - очередное требование его дипломатического признания СССР, хотя 26 мая Бачаи Сакао провел в столице большой сбор своих сторонников, потребовавших войны с Советским Союзом. Внешнеполитические притязания сакавистов были небезнадежны - в советском руководстве различных уровней были уже готовы к подвижкам в позиции относительно кабульского режима. Так, на заседании коллегии НКИД от 3 июня 1929 г. было решено "поручить т.Риксу найти случай дать понять Баче-Сакао, что в случае укрепления и расширения его власти, не исключено признание его Советским Союзом, подтвердив при этом наше невмешательство во внутреннюю борьбу в Афганистане".

Уход отрядов Гулам Наби-хана из североафганской области породил здесь вакуум власти и беспорядки. Чтобы положить конец этому, местные старейшины избрали временный орган местного (регионального) самоуправления, который заявил о своей лояльности Кабулу, - его члены даже просили Бачаи Сакао прислать в Мазари-Шериф нового генерал-губернатора. Вместе с тем, новые власти и тамошнее купечество были настроены проводить вполне самостоятельный курс, в том числе и в вопросах внешнеполитического взаимодействия: известно, что они обращались к начальнику Сурхан-Дарьинского отдела ОГПУ с просьбой как можно скорее прислать в Мазар дипломатического представителя СССР, а также возобновить торговые отношения с советской стороной.

Между тем, не меньшую проблему составляли и другие последствия Мазарской операции: морально-психологические, социальные и др.: в советской Средней Азии, прежде всего в приграничье, оказалось несколько сотен афганских участников "северного похода": примерно 150 человек, прибывших вместе с Гулам Наби, находились в Ташкенте, более 100 человек составляла группа Мухаммад Гаус-хана, переведенная после интернирования в Ашхабад, наконец, десятки афганских патриотов-сторонников Амануллы, прибывших из Европы, не говоря уже о немалом количестве простого люда (рабочих-отходников, торговцев, караванщиков и т.п.), завербованного или даже случайно вовлеченного в операцию на севере Афганистана. Многие из участников боев лишились не только оружия, но и своего личного имущества (денег, лошадей), без которого проблематичным стало даже их возвращение домой. В особенно затруднительном положении оказалась афганская образованная молодежь и кадровые офицеры, а также бывшие курсанты советских военных учебных заведений - эти, наиболее сознательные категории участников Мазарской операции, из-за махрового бюрократизма и неразберихи советских ведомств оказались не у дел или даже были вынуждены бродяжничать в городах советской приграничной полосы.

Неблагоприятный исход Мазарской операции и особенно поведение кремлевских стратегов в ее решающие моменты стали серьезным моральным ударом для амануллистов, но, не имея особенного выбора, они вынуждены были и в дальнейшем иметь дело с Москвой. Некоторое время, примерно до конца лета 1929 г., верхушка амануллистов надеялась, что экс-падишах вернется к активной борьбе - Гулам Наби-хан, например, предполагал, что Аманулла из Италии переберется в Турцию, а оттуда сможет приехать в Москву. Но такая идея не устраивала советскую сторону, уже имевшую альтернативы политики в Афганистане - более перспективной фигурой к этому моменту выглядел влиятельный пуштунский националист, бывший военный министр Аманулла-хана Надир-хан.

Афганские события 1929 - начала 1930-х гг. серьезно повлияли на советскую внешнюю и даже внутреннюю политику. Прежде всего, ослабление центральной власти в Афганистане и изменение экономической конъюнктуры в этой стране в целом и в отдельных ее регионах побудило советскую дипломатию и внешнеторговые ведомства активизировать работу в прилегающих к границе областях и провинциях. Первой акцией такого рода стало постановление Средазбюро ЦК ВКПб от 22 апреля 1929 г. (документ был принят в день захвата советско-афганским отрядом г.Мазари-Шерифа) о положении и очередных задачах работы в приграничных с Афганистаном районах. Согласно постановлению, в обширной пограничной зоне, включающей Карлюкский, Кызыл-Аякский, Керкинский и некоторые другие районы, предусматривалось значительное (на 1/3) понижение сельхозналога, расширение льготного кредитования бедноты и т.п. В то же время несколько ужесточался режим хозяйственной деятельности эмигрантов - у них изымались из владения колодцы, запрещался вывоз каракуля и шерсти . Но ужесточения не были тотальными: например, коренные афганские (пуштунские) племена дуррани и гильзаев по-прежнему выпасали скот в советском приграничье, причем налог на него был снижен на 50 %. "...Наиболее надежным средством выполнения поставленных нами задач является развитие экономических связей и действительное вовлечение северных провинций Афганистана в орбиту советской торговли" - заключал в дни приближения развязки в гражданской войне уполномоченный НКИД в Узбекистане А.Знаменский. Уже тогда, в начале октября 1929 г., было решено возобновить работу советского торгового агента в Мазари-Шерифе, о чем просили и сами афганцы. Еще раньше, начиная с весны 1929 г., советская сторона начала использовать благоприятные условия, сложившиеся в результате разрыва связей между отдельными районами Афганистана, а также между Афганистаном и Британской Индией. Особые выгоды сулила ситуация на рынке самого ценного афганского сырья - каракуля: с нарушением торговых путей на Кабул и Пешавар в приграничных областях северного Афганистана скопились большие партии каракуля. По расчетам советских дипломатических представителей, перспективная емкость рынка каракуля в 1929 г. определялась в 800 тыс. шкурок, из которых примерно 400 тыс. могли стать объектом операций с советским участием . Особое внимание было уделено трансграничным миграциям, и, в частности, миграциям рабочей силы из Афганистана. С некоторым запозданием (уже в октябре 1929 г.) были выработаны процедуры иммиграционного контроля и экономические механизмы его использования: на госпредприятиях предусматривался учет всех рабочих из Афганистана (а также Ирана), их регистрация при переходе границы становилась обязательным условием трудоустройства. Устанавливался и новый порядок трудовых расчетов с иммигрантами этой категории: им разрешалось до 25 % заработка пересылать за границу, а 30 - 40 % получать промышленными товарами в стране пребывания . Такая натурализация в определенной степени привязывала иммигрантов к хозяйственной системе Азиатской России, хотя в целом она учитывала обоюдные интересы рабочих и страны-работодателя - последней было важно ограничить вывоз червонцев за границу. Следует признать, что рабочие-отходники из Афганистана были безусловно выгодны для СССР - они использовались в хлопководстве и других трудоемких отраслях. По этой причине трудовая миграция из соседнего государства всячески поощрялась, хотя, как это видно из приведенного выше документа, административно и экономически регламентировалась. Ее масштабы сдерживались и сохранявшейся многие годы социально-политической нестабильностью в зоне советско-афганской границы.

Но предприимчивость советской стороны на афганском направлении не могла решить целого комплекса старых и быстро копившихся новых проблем на центрально-азиатских окраинах самого СССР: стагнации хозяйственной жизни, этно-политической напряженности, неконтролируемой миграции. Афганские события подтолкнули Москву к основательному пересмотру политики ускоренной советизации этих областей бывшей Российской империи. Не сидели, сложа руки, и региональные власти - глава узбекского правительства Ф.Ходжаев обратился в СНК СССР с предложением осуществить в пределах 30-километровой приграничной полосы целый ряд мероприятий: улучшить систему землепользования, включая механизмы хозяйственно-финансовой поддержки сельхозпроизводителей (долгосрочное кредитование, раздача удобрений, создание сети прокатных, ремонтных и ветеринарных пунктов), предоставить местному населению налоговые льготы (снижение сельхозналога на 1/3, а в овцеводческих хозяйствах - наполовину), вести дорожное, школьное и больничное строительство, развивать государственную и кооперативную торговую сеть, завозить промышленные товары для создания товарного заслона против контрабанды из Афганистана.

Еще одним важным, по сути геополитическим, последствием афганских событий и этно-политических трансформаций в Афганистане стало решение Москвы повысить уровень государственности таджиков, проживавших на территории СССР . 16 октября 1929 г. Таджикская автономная область, существовавшая в составе Узбекской Советской Социалистической республики, была также преобразована в союзную республику.

К концу 1920-х гг. Афганистан стал одним из самых нестабильных государств Востока: новый правитель Аманулла-хан, сумевший в 1919 г. восстановить полную независимость страны, в дальнейшем своими поспешными и непродуманными реформами завел ее в тупик. Сказалась и социально-политическая отсталость традиционного афганского общества, ограниченность его внутренних и внешних ресурсов, недостаточная поддержка реформ со стороны немногочисленных новых социальных слоев. Наконец, пагубную роль сыграла чрезвычайная амбициозность и другие личные качества самого Аманулла-хана, помешавшие ему выработать адекватную тактику буржуазно-либеральных преобразований в Афганистане и вообще оптимально выстроить деловые и личные отношения со своим ближайшим окружением, а также отношение к своему народу, ради которого он, собственно и начинал беспрецедентные для своей страны, а в чем-то - и для всего Востока реформы. Обстоятельства юности и связанная с ними ранняя англофобия, другие последствия либерально-националистического воспитания, личные качества монарха-реформатора (тип, безусловно новый и необычный на политическом небосклоне Афганистана и даже всего Востока) во многом не только вызвали к жизни феномен афганской монархической "революции" 1920-х гг., но и ее провал и трансформацию в серию гражданских войн и этно-политических конфликтов, едва затихших лишь к середине 1930-х гг.

Падению "аманистского" режима способствовали и внешние факторы. Аманулла-хан и его окружение не смогли творчески использовать опыт реформ, осуществляемых в тот же период в других странах Востока - Турции и Иране, как и более адресно использовать прямую, в частности, турецкую помощь (в военной, образовательной сферах). Фактически, еще более противоречиво в афганских делах проявилась роль России/СССР: в межгосударственных отношениях стран-соседей так и не была достигнута доверительность союзнического уровня, Аманулла до конца своего правления оставался для советской стороны трудным партнером, да и сама по себе афганская ситуация объективно содержала в себе целый ряд головоломок и вызовов социально-политического, экономического и даже военного характера. Их правильному решению препятствовали сохранявшиеся на протяжении 1920-х гг. расхождения в подходах и методах различных ведомств и структур, напрямую или косвенно связанных с проведением советской политики на Востоке и конкретно в Афганистане. Так, НКИД, особенно его центральный аппарат, последовательно проводил линию государственной поддержки кабульского режима образца 1919 - начала 1929 гг., советские силовые ведомства, и прежде всего разведка, лучше представлявшие себе истинное положение дел в Афганистане, придерживались все более пессимистических позиций и готовились к альтернативным сценариям развития ситуации в этой стране. Конституционно-монархический по форме и авторитарно-реформаторский по сути режим Аманулла-хана не вписывался и в революционно-романтические, а точнее говоря, авантюристические схемы Коминтерна, лишившегося к концу 1920-х гг. последних атрибутов международного штаба мировой революции. В раскладах Коминтерна, к этому времени - второразрядного политико-пропагандистского/аналитического института в международно-политической инфраструктуре левого радикализма, Афганистану предназначались "опережающие" роли, мало связанные с реальной логикой его развития. Как видные теоретики Коминтерна, так и его низшее и среднее экспертно-аналитическое звено, фактически готовившее и проводившее в жизнь решения этой организации, сочли эру Амануллы пройденным этапом.

События 1920-х гг., будучи сами по себе оригинальным и масштабным явлением, породили новые формы политического действия, частичные подвижки в хозяйственной и других областях жизни Афганистана. Не все они утвердились в афганской действительности того времени, но "код" наиболее значимых новаций эпохи Аманулла-хана запечатлелся в социальной ткани и историческом сознании афганского общества. Афганский опыт, - и положительный, и отрицательный, - продемонстрировал значимость центрально-азиатского цивилизационного и геополитического контекста, историческое родство и взаимозависимость судеб народов Афганистана и сопредельных стран. Но этот же опыт многократно подтвердил сохраняющиеся на рубежах центрально-азиатского (тюрко-таджикского) и южно-азиатского (в частности, пуштунского) анклавов различия государство-/ и регионо-образующего характера, и поныне определяющие нормы политического и социального поведения целых этнических групп и общественных слоев.