|
Выполненные и текущие проекты В.С. Бойко Данный материал частично подготовлен при поддержке программы Фулбрайт (США) в период командировки автора в Гарвардский университет (осень 1998 - весна 1999 г.). Некоторые его положения были апробированы в докладе на ежегодной конференции по исследованию Центральной Евразии в университете Индианы (Блумингтон, США) в марте 1999 г., а также в ряде публикаций. В 1919 г. в Афганистане в результате убийства эмира Хабибуллы произошла смена власти - новый монарх Аманулла вскоре привел страну к независимости и, постепенно преодолевая внешнеполитический авантюризм (призыв к индийским мусульманам совершить хиджрат в Афганистан, планы создания центрально-азиатской федерации), принялся за реформирование афганского традиционного общества. Часто игнорируя его устои и другие объективные обстоятельства, усиливая налоговый пресс, он восстановил против себя значительную часть соотечественников. Глубокий социально-политический кризис выплеснулся в конце 1928 - начале 1929 гг. в гражданскую войну и катастрофическое ослабление центральной власти в Афганистане, грозящее распадом государственности. В стране резко усилились национальные, клановые противоречия, регионалистские настроения. Фактически на протяжении 1929 и, по нисходящей, последующих нескольких лет Афганистан существовал как множество полуавтономных и вовсе автономных квази-государственных образований, хотя все они больше тяготели именно к регионализму, чем полной независимости, а соответствующие проекты создания североафганского и т.п. государств носили декларативный характер. Попытка самого Амануллы опереться на родственные ему пуштунские племена Кандагара, куда он бежал после отречения в середине января 1929 г. и где вскоре создал "национальное" правительство, оказалась неудачной: реформатор с лихвой пожал плоды своей неудачной политической тактики и стиля управления. Он фактически изолировал себя даже от многих своих сторонников, которые были вынуждены действовать самостоятельно, главным образом в столице и на севере страны, где в апреле-мае 1929 г. была проведена совместная афгано-советская военная операция по восстановлению режима Амануллы на региональном, а потом и общенациональном уровне. Операция начиналась успешно, но закончилась ничем, и в этом не в последнюю очередь был повинен сам бывший монарх, неожиданно покинувший страну, а также советское руководство, скупо дозиро-вавшее свою поддержку и принимавшее во внимание наличие, помимо Амануллы, других сил на афганской политической авансцене. Центральное место в афганской политике на протяжении 1929 г. играли силы, захватившие Кабул и приведшие к власти представителя социальных низов, таджика Бачаи Сакао. Он был провозглашен эмиром Хабибуллой-гази (фактически - Хабибуллой II-м), а государство, включавшее лишь столичную область и некоторые северные провинции (район Афганского Туркестана, Каттаган-Бадахшан и др.), стало именоваться, в пику предшествующим правителям - пуштунам, "Кабулистан". "Сакависты", среди которых было немало представителей региональных элит (в основном таджикские и таджикизированные элементы из числа землевладельцев прикабульской области - "кухистанцы" и "кухдаманцы"), а также бывшей бюрократии Амануллы, и реакционного духовенства, не справились с задачей создания управляемой экономики и государственной машины, хотя социальные особенности нового кабульского режима выглядели весьма выигрышными в глазах некоторых догматиков Коминтерна и советского руководства, не расставшихся к концу 1920-х гг. с проектами крестьянской революции на Востоке. По этой и некоторым другим причинам, уже геополитического характера, СССР поддерживал рабочие отношения с режимом Б.Сакао, и даже был близок к официальному признанию последнего в период его наибольшей жизнеспособности летом 1929 г. Своеобразной моделью регионализма в Афганистане в указанный период стала так называемая "Гератская республика" - территория, включавшая Гератскую провинцию и некоторые соседние районы афганского севера/северо-запада. Собственно республиканизм, по мысли главноуправляющего - генерал-губернатора Герата Абдул Рахима, был лишь некой формулой будущего управления территорией, но некоторые элементы представительных институтов в лице местного парламента (меджлиса) функционировали на протяжении всего 1929 г. А.Рахиму удалось, пользуясь отдаленностью Герата от основных сражений гражданской войны, сохранить экономическую и, в меньшей степени, политическую стабильность довольно значительной приграничной области, учесть некоторые специфические интересы местных национальных и социальных групп. При этом гератский правитель не торопился выполнять приказы центра и даже на полгода задержал официальное признание Б.Сакао: чуть ли не по всякому поводу он апеллировал к меджлису и даже широкой общественности. Такую же линию он проводил и при новом режиме Надир-хана, сумев примерно за два года довести запасы своей казны до суммы, ненамного уступавшей запасам самого Кабула.1 Он допускал даже культурно-информационную деятельность прогрессистов, хотя с такой же толерантностью реагировал на контрмеры местных ультраконсерваторов и считал нормой бесперебойную работу шариатского суда, ежедневно производившего в Герате средневековые казни. А.Рахим же наладил весьма конструктивные контакты с представителями советского консульства, хотя в этом вопросе он более руководствовался прагматическими соображениями (советская сторона технически обеспечивала его связь с Кабулом и именно она, в конечном счете, склонила его к признанию нового режима "надирата"). В то же время он был очень критичен в отношении Ирана2 правящие круги которого издавна имели особые интересы в Герате и прилегающих областях. В целом ряде эпизодов гератский правитель был близок к открытому конфликту с "надиратом", не говоря уже о закулисных интригах в моменты нового выступления "кухдаманцев" против Кабула летом 1930 г. или движения среднеазиатской эмиграции во главе с Ибрагим-беком зимой-весной 1931 г. "Какую позицию занять нам? - задавались в такие моменты вопросом советские дипломатические представители в регионе. - В настоящее время внимательных наблюдателей. Если же выяснится слабость правительства Надир-шаха и сила его только в крайнем склонении в английскую сторону, то для противодействия этому уже в настоящих условиях имело бы смысл войти в более тесную связь со всеми не-надировскими силам ...".3 Деловые отношения советских представителей с А.Рахимом позволяли, во всяком случае в какой-то степени, ослаблять угрозу набегов на советскую территорию эмигрантских банд (в Гератской провинции были размещены в основном туркмены, предводителем которых был широко известный Джунаид-хан). Гератский опыт автономии и фактического самоуправления провинции продемонстрировал немалый управленческий и лидерский потенциал фигур - выходцев из средних страт и слоев афганского общества - выдвиженцев/самовыдвиженцев конфликтного времени, сумевших задействовать новые политические средства и методы, местные и даже международные факторы. На авансцене афганской и более широко - центрально-азиатской - политики появились лидеры, мало похожие на "местников" сравнительно недавних феодальных времен, - они не просто претендовали на долю власти и полномочий, но и в чем-то доказали обоснованность своих амбициозных претензий. Тот же А.Рахим, выходец из маловлиятельного племени сафи прикабульской области, не не только не собирался отдать свою власть в Герате, но даже ставил под сомнение право влиятельного пуштунского сардара Надир-хана на афганский трон. Гератские события конца 1920-х - начала 1930-х гг., как и аналогичные, более или менее жизнеспособные начинания в других регионах (создание в этот же период коалиционных многонациональных "правительств" в Афганском Туркестане и др.) служили и служат довольно убедительным историческим примером потенциала местного самоуправления в Афганистане,4 который, не будучи простым повторением полуанархических прерывных отношений центра-периферии предшествующего периода, мог бы заложить основы мирного сожительства многонациональных и социально/географически обособленных групп афганского общества, заметно подрастерявших за десятилетия последней гражданской войны навыки созидательной экономической и политической жизни. Афганский материал показывает, что регионализм, как проявление объективной исторической и текущей социально-географической специфики, нередко закрепляемой местными элитами и политически, может, до определенной черты и в сочетании с разумным центризмом доминирующей элиты, быть инструментом/тактикой и даже стратегией развития государства и общества, даже такого слабоструктурированного, как афганское. При этом принципиально важным условием и фактором этой тенденции и феномена была и остается позиция и политика ведущих региональных, уже в геополитическом значении этого слова, сил - соседних и более отдаленных, но вовлеченных в эти процессы, государств и надгосударственных образований. В 1920-е - 1930-е гг. Советский Союз - один из главных участников противоборства в Центральной Азии - "Большой игры" - продемонстрировал взвешенность своего подхода: в основу советской политики на афганском направлении был положен принцип сохранения целостности афганского государства, иногда - даже ценой собственных интересов советской стороны. Тогдашняя советская дипломатия и политическое руководство СССР, подчас поощряя регионализм и отдельных региональных лидеров фактически распавшегося Афганистана конца 1920-х - начала 1930-г гг., использовало этот прием по ряду экономических и политических соображений, но когда на карту было поставлено само существование государственности южного соседа, предпочло стратегически поддержать не амбициозных, но расколотых амануллистов или областных "воевод" типа Абдул Рахима Гератского, а популярного в пуштунской племенной среде сардара Мухаммада Надир-хана, причем сделало это в полном согласии с позицией других государств, включая своего главного соперника - Великобританию.
|